— Двадцать шесть, — насчитал Роха.

— Да, двадцать шесть, — сказал Брюнхвальд, — а вчера было четыре.

— Человек сто пятьдесят, — прикидывал Роха.

— Да, — опять согласился с ним ротмистр, — не меньше. А вот палаток у них всего пять, для офицеров. Солдаты костры жгут, чтоб у реки не мерзнуть. Значит…

Он замолчал.

— Что? — спросил кавалер.

— Раз нет палаток, то долго они там сидеть не собираются. Сюда поплывут. Лодки у них есть, — Брюнхвальд помолчал и продолжил, — черт бы вас побрал, вы разворошили осиное гнездо, Фолькоф. Вы и правду убили Ливенбаха?

— Да, у меня его штандарт и его шатер, но это он мне устроил засаду, а не я ему, — отвечал кавалер.

Это звучало как оправдание.

— Вы молодец, Фолькоф, — сухо сказал ротмистр, — этот мерзавец отправил много добрых людей на тот свет. А теперь родственнички решили за него отомстить, и они отомстят, уж будьте уверены.

— Вам-то чего переживать за такими стенами, — сказал Роха, — это нам волноваться нужно.

— Ты прав, сержант, — холодно поглядел на него ротмистр, — но если бы сейчас был день, то ты увидел ты баржу, что он притащили сегодня вечером. Раньше у них только лодки были.

— Баржу? — Скарафаджо задумался. — Для лошадей, что ли?

— На кой черт им лошади в городе, — зло сказал Брюнхвальд.

— Для пушек, — сказал Волков глядя за реку.

— Для пушек, — сказал ротмистр глядя туда же.

— Для пушек, — повторил Роха. — Тогда дело дрянь.

— Дело дрянь, — согласился ротмистр, — если у них сто тридцать человек, а я думаю их еще больше, то с двумя двадцатифунтовками, он разобьют мне ворота за день, у меня-то нет ни одной пушки. И все — мне и моим людям конец.

— Мы можем объединиться, — предложил Волков, он уже подумывал, как начать разговор про раку с мощами.

Но разговор начал сам ротмистр: