Он не дождался когда вернется слуга, солнце еще не село, как он заснул, пьяный от вина и черный от злобы. И кровать ему была не нужна, завалился на мешки с горохом, и заснул как простой солдафон. Сапог не сняв.

Ветер трепал шатер, ветер был холодный, и с дождем. Осень пришла, настоящая осень, предвестница зимы. А в шатре было тепло, Еган раздобыл где-то печку, небольшую, железную, с трубой.

Не простую жаровню, от которой дым бы коптил купол шатра, и выедал глаза до слез, а печку, такие Волков видал у богатых офицеров в палатках, да у знатных сеньоров.

Кавалер лежал в тепле, и слушал, как бесится ветер, там за стенами шатра. Еган пришел и, улыбаясь, как старому другу, сказал:

— Проснулись, господин, а нам печку дали. Теплая, хоть и махонькая, дров надо совсем малость, а греет как большая.

— Брюнхвальд дал?

— Зачем Брюнхвальд, Брюнхвальд нам кровать и стол с лавкой делает, а печку дал кавалер фон Пиллен. Я как к его людям сходил — перину попросить, так фон Пиллен велел нам дать перину и печку, бесплатно. Сам с ними приехал, и как увидел наш шатер, так прям, разволновался весь, спрашивал меня все. Откуда у нас такой шатер с гербами, да где мы его взяли. А я говорю, так с боем взяли у арсенала, хозяина побили и взяли с трофеями. И штандарт с такими же гербами взяли. А он так еще больше разволновался, все спрашивал, а видели мы, что хозяин шатра мертв? А я говорю: как же не видели, когда мы его труп дозволили его людям забрать с собой. Они его на тот берег отвезли. И он был совсем мертвый. А он у меня спрашивает: «А кто ж убил хозяина, не вы ли сами?» А говорю: «То мне не ведомо». А фон Пиллен сказал, что раньше, этот Ливенбах, ихнему курфюрсту служил, и земля у него тут была, а потом он к еретикам убег, родственники у него там в еретиках. И курфюрста он здешнего порицал.

— Монах. Монах не объявлялся? — спросил кавалер, морщась от плохого самочувствия.

— Не-е, сбежал, паскуда, — беззаботно отвечал слуга, — я так думаю, мы его теперь уже и не увидим. А вы что морщитесь, хвораете? Я знал, что хворать будете, я знаю, как такую хворь утреннюю превозмочь, сам мучился не раз. Особливо после свадьбы брата, ох как меня трясло да полоскало, страх вспоминать. Скажу вам, надо поесть и пива выпить, завсегда помогает, я вам колбасы нажарил доброй, кровяной, а человек Брюнхвальда хлеб напек белый, и пиво есть у нас. Уже с утра купчины тут вокруг лагеря ошиваются, прознали, что мы добрый трофей в городе взяли, уже солдатам всякую снедь да выпивку несут, и девки уже тоже в лагере фон Пиллена гогочут. Ждут, когда он их к нам пустит. А он не пускает, говорит им, что ждать нужно. А у Брюнхвальда…