Ну как тут было устоять. Спасти дом Ребенрее! Большая награда! Не зря дипломат свой хлеб ел. И Волков согласился. И что солдату ночь не спать? Бывало такое не раз, придёт позже и ляжет.

Глава 36

Глава 36

Ведьму было не узнать, еще пару дней назад сидела у забора с перекошенным распухшим лицом — Сыч постарался. Волосы — космы грязные, платье мокро, грязно, рвано. Смотрела из-за волос своих распущенных со злобой лютой. И тут на тебе, куда всё делось. И волосы собраны, и на лице ни синяка, ни отёка, свежа, хотя ночь на дворе, улыбчива, красива. И платье, вроде как, подлатала.

— Она ли это? — спросил барон удивлённо у Волкова.

Тот в свою очередь глянул на Сыча.

— Вроде, она, — отвечал Сыч, сам не понимая такой явной перемены.

— Ты ведьма, что зовут Рябой Рутт? — холодно спросил Волков, усаживаясь за стол.

— Зовут меня Рутт, — спокойно и даже мягко отвечала женщина. — Да вот только не ведьма я никакая. Как женщина в купеческом деле преуспела, так её сразу в ведьмы писать?

— Врать будешь, палач с тебя шкуру спустит, — устало произнёс кавалер. — Монах, каждое слов её пиши, хитра тварь, сразу видно. А тебе говорю, всё что скажешь: проверено будет дыбой и кнутом, и словами товарок твоих, что с тобой взяли. Лучше не запирайся, честно всё говори, так палачу работы меньше будет.

— Как на духу всё говорить буду, — спокойно продолжала Рутт.

— Ты ли та Рутт, что жила в приюте для скорбных жён, шлюха и воровка, отравительница купцов, которую раньше звали Рябая Рутт?

— Да, это я всё про меня говорите, — произнесла женщина. — И шлюхой была, и воровкой, и пьяных обирала. А бывало, что с зельем переборщу, так купчишка и Богу душу отдаст. Приходилось его к реке везти.

Это сразу обескуражило кавалера, думал, она запираться да юлить начнёт, а тут на тебе.

— Сама себе головой была, или кто тобой верховодил? — неуверенно спросил Волков.

— Сама себе, но долю носила матушке, чтобы от неудач берегла.

— Старухе Кримхильде?

— Ей. Отдавал Анхен серебро, а уж та сама решала, что и куда.

— Много людей обворовала? Много сгубила?

— Да разве всех за все годы упомнишь, много их было, господин, много.