—  Я понимаю, ты на меня обижена… И ты имеешь право, я очень виноват перед тобой! Но мама любит тебя. Все эти годы ей очень тебя не хватало…

О, да. Видимо, поэтому она ни разу не взяла трубку сама, когда ожидала моего звонка. И именно потому, что ей меня не хватало, она не слишком часто меня навещала… Хотя, конечно, мама исправно рассказывала, где они с мужем побывали!

Мысленная ирония получилась даже без оттенков горечи и обиды.

Людвиг Стивенс, безусловно, мог мне навредить —  но, пожалуй, не в его силах было причинить мне боль или обиду.

Я рассматривала эту новую для себя мысль, а отчим продолжал развешивать в воздухе кружева и миражи:

—  Давай вернем всё, как было? Возвращайся домой, Эления очень любит тебя, и твой старый дом —  его можно выкупить, я выяснил! И всё будет хорошо, я обещаю! Девочка моя, я был не прав, но я искренне хотел, как лучше! Я так люблю твою мать!

Да. Если бы я действительно все еще была той шестнадцатилетней девочкой, которую он выкинул из дома, и которая после телефонных разговоров с мамой рыдала в Горках дни напролет, отчаянно нуждаясь в ее любви — это бы сработало.

К несчастью отчима, то время прошло. Но все равно, это была хорошая попытка. Особенно пассаж про дом я оценила, мистер Стивенс, правда! Снимаю шляпу!

Я сидела и смотрела этот спектакль молча, и, поняв, что я не отзываюсь, не принимаю его взятку эмоциями, он тоже замолчал.

А потом выдохнул и, глядя прямо мне в глаза, страстно, с напором спросил:

— Чего ты хочешь? Только отстань от Элении. Ладно, меня ты ненавидишь, но она-то что тебе сделала? С ней-то ты так за что? Давай договоримся между собой, как взрослые люди. Чего ты хочешь?

Никогда не сдаетесь, мистер Стивенс, да?

Чего я хочу —  указано моим адвокатом в исковом заявлении: избавиться от опекуна, не способного исполнять опекунские обязанности должным образом, получить компенсацию за годы жизни в исправительном заведении и досрочное признание полной гражданской дееспособности. Адвокат, правда, убеждал выдвинуть также обвинение в причинении финансового ущерба, но я отказалась. Во-первых, если по-честному, я ведь знаю, что отчима не интересовали наши деньги. А во-вторых… была еще одна причина. Но для этого следует сперва получить независимость.

А не хочу… пожалуй, говорить с отчимом. Выслушать его я хотела. А вот говорить… нет, увольте. Не хочу. И если не хочу —  значит, и не буду.

Это одна из прелестей моей свободной жизни: я могу просто не делать того, что мне не хочется.

 Должна признать, пьеса о страданиях несчастного отчима, которому не повезло получить в падчерицы неблагодарную дрянь, не ценящую его заботы, удалась на славу. Исполнитель главной роли держался с достоинством и легкой грустью, хор в виде команды адвокатов выступал на подпевках, исправно транслируя во все стороны сопереживание злоключениям клиента…