Лепреконы на этом пиру были единственными, кто смотрел на дроу без всякого напряжения. Сейчас их Повелитель, меднокудрый, казавшийся совсем юным, о чём-то смеялся с Альей: так же, как смеялся, когда Лод в начале пира с торжественным поклоном преподнёс ему ларец с чёрными жемчужинами. Принять артефакты обратно венценосный лепрекон отказался, а кражу из своей сокровищницы назвал восстановлением справедливости. Лишь сказал, что теперь ему ясна причина таинственного побега его казначея, над которым он ломал голову все эти дни, подозревая доселе честнейшего старика в хитроумных растратах, не обнаружившихся даже после тщательнейшей проверки бумаг.

А ещё с непреклонной улыбкой попросил Повелителя дроу как-нибудь по секрету поведать, как нам удалось это провернуть: чтобы учесть ошибки на будущее.

– Если у нас с Лодом когда-нибудь дойдёт дело до подобного рассказа, – сказала я, – наша история будет не лучше.

– Насколько я знаю, он спас тебе жизнь, – заметил Восхт с ухмылкой. – Это романтично.

– А потом нацепил на меня ошейник и держал на коврике перед камином.

Колдун поперхнулся вином.

– Что, правда?

– Нет, конечно. К моменту, когда я поселилась на коврике у камина, с меня уже милостиво сняли ошейник. Так что я всего-навсего спала вместе с комнатной собачкой.

Улыбнувшись недоверчивому ужасу в глазах Восхта, я потянулась к блюду с фруктами: за время, проведённое у дроу, где меня не баловали свежими углеводами, я успела по ним соскучиться.

Забавно. А ведь сухое изложение фактов и правда звучит довольно страшно.

И насколько всё меняют маленькие детальки.

– Кто-то так и будет видеть в моей истории унизительную участь домашней зверюшки. Жалеть бедняжку… или презрительно морщиться от того, что меня, несчастную влюблённую дурочку, это не особо смущало. Видеть стокгольмский синд… извращённую привязанность жертвы к пленителю. И в истории Альи с Навинией – тоже. – Я с хрустом надкусила бочок большого красного яблока. – И попробуй докажи, что в обоих случаях всё либо совсем не так, либо куда сложнее.

– А надо ли доказывать, если кто-то не способен сам этого понять? – философски заметил Фаник, и я была с ним согласна.

Мы занимали места на скамье за почётным столом, ближайшим к королевскому возвышению. В душном воздухе мешались запахи специй и женских духов, жареного мяса и цветочного вина, мёда и свежевыпеченного хлеба. На светлых каменных стенах висели знамёна: серое с серебром – Бллойвугов, жёлтое с чёрным – Сигюров, синее с белым – Бьортреасов, зелёное с золотом – владыки лепреконов. Пир обходился без танцев – хоть это и был праздник, но всё же печальный; лишь несколько музыкантов, сидя у подножия высокого стола, перебирали струны лютен, и мелодичные звуки взлетали под своды пиршественного чертога, словно сияющие птицы, которых когда-то мы с Лодом запускали в Айвентирри.