Она осеклась: увидев – совсем неподалёку, как раз между ней и мной – то, что привлекло её внимание.
– Брось, – торопливо выкрикнула я, – не успеешь! Даже если б я была тут… хотя с чего ты вообще это взяла? – мой смешок прозвучал напряжённо. – Ты же понятия не имеешь, с чем столкнулась!
Сусликова не ответила, пристально вглядываясь в полукруглую дверь, видневшуюся в стене чуть поодаль.
– Эй! – я выскочила из-за угла, представ прекрасной мишенью, и в голосе моём отчётливо прозвучало беспокойство. – Я с тобой разговариваю, Мэрисуэль!
Не обратив на меня ни малейшего внимания, она шагнула вперёд. Не ко мне, всё к той же двери. Наклонилась, почти уткнувшись носом в зелёную медь массивной круглой ручки… с которой чьи-то пальцы совсем недавно стёрли пыль.
На чистой поверхности которой слегка мерцали сияющие пылинки.
Выпрямившись, Сусликова взглянула на меня, замершую столбом. Улыбнулась – наверное, так же широко и страшно, как вчера улыбалась я.
– Нет! – отчаянно завопила я. – Нет,
Но Сусликова уже без лишних слов рванула дверь на себя.
Я знала, что она увидела там. Тёмную комнату, которую мы не рискнули освещать, чью-то спальню, давным-давно покинутую. Нас с Альей, сидящих прямо на полу – на коленях, друг против друга, с закрытыми глазами, неотрывно держащихся за руки. Морти – на кровати под посеревшим балдахином, с управляющим кольцом на пальце, полученным от брата. Навинию, напряжённо замершую рядом, а подле неё Лода, которому как раз, должно быть, закончили лечить искалеченные руки. И когда дверь открылась, все, включая Алью, уставились на Сусликову, придав лицам подобающе испуганное выражение.
Немудрено, что она, вскинув меч, кинулась в комнату уже без всякой опаски.
Первым же шагом пересекая границу гексаграммы, багровым заревом ловушки проявившейся на полу.
Её вопль я начала слышать ещё до того, как выскользнула из иллюзии, в которой больше не было нужды. Продолжила, даже вернувшись разумом в настоящее тело. Наконец открыв глаза, морщась от боли в коленях, поднялась на ноги, когда ловушка уже завершила действие.
Под крик Сусликовой, всё длившийся, я неторопливо подошла к ней. Присев на корточки, смотрела, как она крючится на полу, хватаясь за шею, воя от боли.
Наверное, будь я добром, мне было бы её жаль. А будь я злом – тем злом, которым она меня считала, – отпустила бы какую-нибудь торжествующую фразочку. Но я не была ни тем, ни другим. И поэтому просто смотрела на неё, пока она не затихла и не опустила руки, явив хитрую вязь рунной цепочки, выжженную у неё на шее магической татуировкой.