Скинув плащ, она торопливо цапнула за ручку футляр.

Марево обернулось голубым: тем же бледным сапфиром, что руны, точно впитав их гаснущий свет. Когда Ева сделала шаг к пятой прорехе меж мирами, открывшейся на ее глазах, колдовские сполохи померкли, — уступив место нежной зелени, дождливым сумеркам и красному кирпичу.

Проход в другой мир завис над землей овальной картинкой в дрожащей рамке жидкого стекла.

Пару секунд Ева смотрела на мост, перекинутый над широкой пешеходной дорожкой, красовавшийся кокетливыми башенками и стрельчатыми проемами в высоких стенах.

— Царицыно, — сказала Снежка — тоном экскурсовода, за которым так удобно было спрятать едва уловимое педальное эхо тоски. — Фигурный мост.

— Знаю, — сказала Ева.

Москва. Царицыно. И даже от дома недалеко — до родного Ясенево часа за два-три пешком дойти легко. Кошелек Ева оставила в замке Рейолей, потому что исчезнуть на год и вернуться со всеми ценными вещами было бы еще подозрительнее, чем просто исчезнуть на год. Она сунула остававшиеся у нее рубли в карман сарафана, но для органичности еще одной легенды, которую ей предстоит создать — теперь уже для собственной семьи — предпочла бы прийти домой на своих двоих.

Лучше возможности у нее не будет.

Руки сами опустили наземь карбоновый футляр, чтобы рвануть застежку молнии.

— Держи. За помощь. — Достав планшет, докстанцию и зарядку, Ева всучила их Снежане. — Герберт расскажет, как его заряжать. Полагаю, ты найдешь ему применение.

Рот Белой Ведьмы, большеватый для ее миниатюрного лица, изобразил безмолвную букву «о».

Разум в этом действе почти не участвовал. Разум лихорадочно пытался смириться с мыслью, что шаг за грань, откуда уже не будет возврата, шаг, с которым она оставит позади все, что так не хочет оставлять, все-таки случится. И не когда-то, а прямо сейчас.

…без чего она не сможет жить…

— Найду. — Снежка прижала гаджет к груди бережно, как новую куклу. Улыбнулась: по-детски светло и широко. — Спасибо тебе.

— Время, — сказал Лод, замерший подле прохода, неумолимый, как маятник По.

Набросив на плечи лямки футляра, Ева повернулась к Герберту. Безнадежность в его лице ясно дала понять — объяснять, что на сей раз открылось по ту сторону прорехи, не требовалось.

— Иди, — сказал он. Без сантиментов, без объятий.

Ева оглянулась на мост. Связавший весну и зиму, горный утес и дорогу в низинке, любовь и все, что звало блудного ребенка по ту сторону дождя.

…без чего она не сможет жить?

— Иди.