-- Я много думал об этом, -- пробормотал Острон, отвел взгляд: на самом деле он вообще много думал о Сафир за прошедшую неделю. -- Дядя говорит, что она имеет полное право сражаться: одержимые перебили всех ее родных. Но Сафир и дядя -- мои единственные родные... и мне очень не хочется, чтобы они подвергались такой опасности.

Халик вздохнул.

-- Господин Мансур и так остается в Ангуре, -- сказал он. -- Мы попросили его, если что, встать во главе защитников города. Он нехотя, но согласился. А что касается Сафир... я думаю, лучше тебе самому поговорить с ней. Если она останется -- полагаю, ее сотню возглавит кто-нибудь другой.

-- Хорошо, -- уныло ответил Острон, -- я... поговорю.

Легко сказать -- но как трудно сделать! Он собирался с духом до самого вечера. Он почти слышал ее гневные крики. К тому же, Сафир и так злится на него.

Но одна мысль о том, что она будет сражаться, пугала Острона. А если ее ранят? В таком огромном войске, -- Сунгай позавчера говорил, что только в лагере под Суманом уже почти двадцать тысяч человек, а есть еще один, чуть поменьше, с востока, и в самом городе расквартирован десятитысячный тумен, -- будет непросто постоянно держать ее на виду. К тому же, он, Острон, пойдет впереди с пехотой, а Сафир останется в тылу, -- но если... если... бесконечные, пугающие "если".

И в конце концов, это войско. Пусть до того Сафир сражалась вместе с ними, тогда это была необходимость -- для того, чтобы выжить. А теперь у нее есть возможность остаться в безопасном городе.

За ужином дядя Мансур и Сунгай без конца обсуждали грядущий поход, отчего Острону только делалось тошно. Хотя бы Лейла на этот раз отвлеклась на Хансу, который ее дразнил чем-то, -- Острон не вслушивался в их перебранку. Сафир закончила есть быстрее всех и ушла к себе.

Надо было бы идти в тот момент, когда все еще были внизу, но Острон слишком долго собирался с духом, и в итоге обнаружил, что в зале остались только дядя и Сунгай. Только если он не поговорит с ней сегодня вечером, времени завтра уже не будет: первый отряд, в котором состояли и Одаренные, отправлялся утром.

"Это последний шанс", подумал Острон и медленно поднялся с места. Постоял немножко, оглядываясь. "Сейчас или никогда".

Ноги были словно налиты свинцом. Он поднялся по лестнице и подошел к двери комнаты девушек. Поднял руку. Опустил.

"Я должен это сделать".

Тяжко вздохнув, Острон все-таки снова вскинул кулак и негромко постучал.

Дверь открылась не сразу; на пороге стояла Лейла, и ее тяжелая каштановая коса свисала с одного плеча.