— Не нужно, Тео. Видать, такова моя судьба.

— …О чем вы?

— Я останусь тут, — улыбнулся Веньер, вытаскивая из-под полы куртки заветную кобру. — Задержу их еще немного. Ты отправляйся дальше: к северу отсюда начинается болото. Бросишь коня, сам будь осторожен. В болоте у тебя есть шансы оторваться от них, наверняка эти простофили понятия не имеют, куда лезут.

— Но господин Веньер… — растерялся Теодато. — Вы же… я понимаю, я готов пожертвовать собой!.. Но вы? Ведь вы же?..

— Да, твоя любовь к их машинам мне непонятна, — хрипло рассмеялся старый охотник. — Но знаешь, я всегда считал, что Фальер ошибается. Он много говорил на собраниях, еще когда молодой Алехандро был жив, убеждал нас в том, что человечество — главное сокровище вселенной, что мы должны гордиться собой. Но я прожил много лет, Тео, и все это время предпочитал проводить с природой, а не с человеком. Я вот что скажу тебе, — они неправы. Если человек — царь вселенной, то какой же из него глупый царь!.. нет, и еще раз нет. Давай, поезжай скорее. Надолго мне все равно не задержать их. Если небо будет благосклонно к тебе, Тео, авось ты и увидишь их машины, отправишься к звездам.

Теодато замешкался. Лошадь, сломавшая ногу, по-прежнему хрипела, лежа в грязи; проглянула луна, ясно осветив прогалину. Собачий лай не утихал.

— Иди же! — повторил Веньер и отвернулся, изучая взглядом устройство кобры.

Тогда Тео набрался решимости, вручил собственную кобру Веньеру и вскочил обратно в седло. Не оглядываясь, он поскакал прочь, еще глубже в лес; воздух становился тяжелым, спертым, пахло гнилыми листьями. Лунный свет облегчал ему дорогу, жеребец уверенно перепрыгивал через коряги и корни, продирался через заросли. Острые ветви рассекли Теодато щеку, порвали рукав рубашки; кровь капала на взмыленную шею лошади и мешалась с потом. Копыта жеребца все глубже погружались в перегной, разбрасывали во все стороны комья грязи. Сколько он так мчался, Теодато не знал. Луна несколько раз скрывалась за тучами, но ненадолго и быстро вновь проявлялась на небе.

Вдалеке позади раздались выстрелы. Он стиснул зубы и еще ударил лошадь в бока каблуками сапог. Один… другой… третий… какая-то собака неистово, страшно завизжала… еще четыре, пять подряд.

«Прощайте, господин Веньер».

Страха у него не осталось. Клочья пены летели в сумраке, перепуганный насмерть жеребец скакал вперед рваным галопом, ничего уже не видя перед собой. Теодато остался один; он знал, был уверен, что погибнет. Он не думал о собственной смерти в эти моменты, только истово надеялся, что руосец успеет, что его гибель окажется не напрасной.