— Я хочу, чтобы ты знал… независимо от того, что ты выберешь, я горжусь тобой.

Чересчур поздно Даркен понял, к чему всё ведёт. Он расправил плечи, открыл рот, чтобы возмутиться, чтобы остановить Туну, но того времени, которое юный некромаг потратил на то, чтобы осознать подоплёку последней фразы хватило для полного перехода инициативы в руки рыжей красавицы.

То был поцелуй. Решительный. Крепкий. У него, как у хорошего вина, имелось великое множество оттенков, которые можно прочитать лишь достаточно хорошо разбираясь в вопросе. И Маллой-младший, ещё в прошлой жизни заслуживший диплом почётного сомелье поцелуев, различал эти оттенки.

Сладость надежды. Горечь прощания. Жар эгоистичного желания, не считающегося с мнением иной стороны. Мягкость заботы. Жестковатые, похожие на соль, кристаллики боли. И первые нотки того, чему суждено позже стать тягучим послевкусием осознания.

Осознания того, сколь много было в интересе прекрасной рыжеволосой слечны личного.

Поцелуй прервался так же неожиданно, как и начался. Девушка решительно оттолкнула партнёра, резко выпрямилась и зашагала прочь быстрым твёрдым шагом человека, который желал продемонстрировать самой Форгерии, что несмотря на все беды, коими щедро та одаривает своих жителей, он остался несломленным.

Фортуна прощалась. Заранее. Авансом. Ведь время было такое: если Даркен изберёт не её, а Глашек или Каппек, то и быть роду Штернтерк и роду Маллой на позициях, зачастую антагонистичных. И колебаться наследникам ни одного из великих родов недопустимо.

Если Даркен изберёт другую, Фортуне лучше не прощаться с ним боле. Её союзники не должны усомниться в решительности молодой дворянки. Недопустимы никакие проявления слабости.

Пропасть меж ними двоими будет лишь расти и расти, покуда они не обнаружат друг друга в форме враждующих собой государств.

Стильная форма македонских фашистов.

Пафосные эполеты богемийской офицерии.

А ведь всего несколько месяцев назад всё это казалось столь бесконечно далёким.

Некоторое время Даркен смотрел вслед уходящей Фортуне, а затем перевёл усталый опустошённый взгляд на сестру. Та тщетно прятала волнение за ободряющей улыбкой.

— И я тоже… я тоже горжусь тобой, независимо от того, что ты выберешь.

Молодой человек вдруг ни с того ни с сего озарил мир яркой идиотской лыбой, а затем сложил губы бантиком, закрыв глаза.

За что и был наказан решительным ударом кулачка по голове.

— Братик — дурак! — звонко и весело рассмеялась Гиацинт. — Ты просто неисправим!

— Ты сделала довольно много ошибок в слове «неотразим», — усмехнулся дворянин, потирая ушибленную макушку.