Грай криво улыбнулся и быстрым движением передвинул на прочерченную красным пунктиром линию на юге Брайдерии одну из своих деревянных статуэток. Маленькая девочка в сарафане невинно улыбалась, держа в протянутой руке оскалившийся череп…

— … привели, привели выжившего! — отчаянно надуваясь от гордости за доверенное дело, перекрикивал сам себя доброволец, еще вчера бывший подмастерьем кузнеца в каком-то захолустье.

Сотник Миял отвлекся от наблюдения за лениво кружащим в небе вольным соколом и тяжело поглядел на добровольца. У сотника очень болела голова после вчерашней попойки, и ему совершенно не улыбалось сегодня провести целый день в окружении старательных, но тупых и отвратительных как внешне, так и внутренне добровольцев. От мародеров их отличало только то, что формально они служили боярскому роду. Хотя почти каждый имел если не след кандалов на запястье, то, по крайней мере, росчерк плети на спине. А те, кто не имели, были не лучше — в основном безголовый молодняк с вороватыми замашками и себе на уме. Сотник считал, что от таких больше пользы на стороне врага — там они, по крайней мере, внесут беспорядок и сумятицу. А здесь только дармовое пиво дуют, да прикрывают свои злодеяния статусом.

— Ну, так и где он? Чего сам приперся без него? — строго спросил сотник, мечтая о теплой постели вместо лесного лагеря, разбитого вокруг карьера, в котором трудились сотни невольников. От безалаберных дураков, сперших медяк или в пьяной драке убивших такого же никчемного соседа и теперь отрабатывающих временное заключение, до прожженных каторжан, которых выпускали из застенка только на такие вот работы и которых дружинники боялись как огня.

— Эээ, господин сотник, — один глаз дружинника сильно косил, добавляя ему шарм полного идиота. — Вам самим надо подняться. Она тама… в домике, мы решили оставить.

— Она? — переспросил сотник, пристально глянув на дружинника. — Какая-такая она?

Парень шмыгнул носом, теребя грязными толстыми пальцами край перетянутой ремнем рубахи:

— Девка. Малая еще совсем. Она одна выжила. Больше нет никого. Мы её сюда вести не решили.

С грохотом повалилось, надрубленное усилиями заключенных дерево на дальней границе лагеря. Карьер находился в опасной зоне, и крепить его приходилось постоянно, на это уходила прорва леса. Десятки зверей в людском обличье с хмурыми лицами и злыми взглядами ходили, сопровождаемые надзирателями на новые участки. Другие их товарищи, чумазые, с кирками на плечах спускались вниз. В недра карьера, в котором кипела, не прекращаясь тяжелая работа. Некоторых потом выносили наверх. Их хоронили в яме за лагерем.