Я обвел взглядом дорогу в надежде увидеть Утера и Горласа, но даль была пуста.

— Ладно, ничего не попишешь. Надо ехать в Лондон и дожидаться там.

Пеллеас так устал, что не мог ехать быстро. Мы вернулись с опо­зданием, однако сразу поспешили к Урбану и помылись, прежде чем идти в церковь. Она была уже полна; любопытствующие горожане и придворные толпились во дворе. Мы протиснулись через толпу к две­рям, а оттуда почти к самому алтарю и стали возле колонны.

Внутри было светло, как днем; свечи горели золотом, словно небе­са после сильной грозы. Синеватые дымки ладана благоуханными об­лаками плыли к высоким балкам и покачивались над нашими голова­ми, будто молитвы святых. Церковь гудела от волнения. Такого еще не было: король венчается на царство в соборе, принимает корону из рук святого старца!

Мы только-только заняли места, как распахнулись двери и в про­ход вышел монах с кадильницей. За ним шествовал другой с резным распятием. Далее следовал Урбан в темной ризе и с большим золотым крестом на груди.

За Урбаном показался Давид в епископском одеянии, лицо его сия­ло в свете свечей. Все взгляды устремились на него, ибо он поистине преобразился. Величественный в своем смирении, излучающий свя­тость, Давид казался посланцем небес, сошедшим благословить нас своим присутствием. Всякий, глядя на него, понимал, что эта ласко­вая улыбка есть проявление близости к Живому Источнику любви и света. Просто смотреть на него — значило преклонить колени перед Богом, Которому он служит, кротко и покорно приблизиться к истин­ному величию.

За Давидом выступал Аврелий. Он был одет в белую рубаху и шта­ны с поясом из широких серебряных дисков и нес на ладонях меч — меч Британии. Его темные кудри были намаслены и зачесаны назад, а на затылке подвязаны шнурком. Он шел легко, лицо его было разом торжественно и весело.

Позади шел Гвителин с узким золотым обручем на белом льняном полотенце. Четверо монахов замыкали шествие — они несли пурпур­ную императорскую мантию, держа ее за четыре угла.

Все они подошли к алтарю, стоявшему на ступенчатом мраморном возвышении. Урбан и Давид подошли к алтарю, встали лицом к Аврелию, а тот преклонил колени на ступенях.

В тот же миг хор монахов, выстроившихся по периметру церкви, принялся восклицать:

GLORIA! GLORIA!

GLORIA IN EXCELSIS DEO! GLORIA IN EXCELSIS DEO!

— Слава в Вышних Богу! — восклицали они, и постепенно возгла­сы их перешли в пение. Остальные подхватили, и вскоре пели уже все собравшиеся в соборе; своды дрожали, сердца уносились ввысь, под­хваченные звуком, который рвался в ночное небо к первой мерцаю­щей звезде, к самому небесному трону.