— Если б я считал иначе, то не стал бы тебе и предлагать. К тому же хорошо бы узнать, как обстоят дела в Ллионессе.

— Тогда я поеду, — решительно отвечал он и, повернувшись с ви­дом человека, готового встретить свою судьбу, спустился со стены и пересек двор. Вскоре он уже скакал по дамбе; я провожал его взгля­дом, покуда дорога не свернула за холм.

Сам я много времени проводил с матерью. Мы разговаривали, сра­жались в шахматы, я играл на арфе и пел. Приятно было просто поси­деть вместе у очага, вдыхая запах дуба и вяза, закутавшись в шерстя­ные плащи, и слушать, как дождь стучит по мощеному двору и тихо потрескивает огонь.

Харита рассказывала про свою жизнь храмовой танцовщицы в Атлантиде, про бедствие, сгубившее ее родину, про то, как они посели­лись в Инис Аваллахе, про тяготы первых горестных лет. Все это она поведала мне давным-давно, но и сейчас я слушал ее, как в первый раз, и гораздо лучше понимал. Слушать и понимать — в этом, навер­ное, состоит мудрость. Слушая, как мама рассказывает о себе, я мно­гое узнал и увидел в ином свете.

Однажды я спросил про меч — меч Аваллаха, который получил от нее в тот день, когда Мелвис провозгласил меня королем. Пеллеас сказал, что нашел его на поле битвы и отвез в Инис Аваллах вместе с вестью о моем исчезновении в первую же зиму, когда морозы застави­ли его прекратить поиски.

— Хочешь получить его назад? — спросила Харита. — Я его сбе­регла, но ты про него не спросил, и я подумала... Но, конечно, я его те­бе принесу.

— Нет, не надо, я просто спросил. Когда-то я сказал тебе, что этот меч предназначен не мне. Какое-то время я им владел, но, полагаю, ему суждено принадлежать другому.

— Он твой. Вручишь его, кому захочешь.

Я многое отдал бы, чтобы погостить у Аваллаха подольше, но при­шла пора собираться Время пролетело мгновенно. Аврелий разослал обещанных гонцов с призывом явиться на коронацию. Спустя несколь­ко дней мы тронулись в путь.

Морозным утром мы сели на коней и взяли путь к Лондону. Аврелий был весел и с нетерпением ожидал коронации. Он впитал Давидовы наставления и обратился ко Христу. Молодой король ре­шил принять святое крещение сразу по вступлении на престол, дабы подать пример своим подданным.

Утер не любил церковь, почему — не знаю: он никогда и никому не поверял своих сомнений. Он уважал таких людей, как Давид, призна­вал пользу, которую приносит их жизнь и учение, соглашался даже с источником их праведности, но так и не смог принять истину, которую они несут. Однако, как я говорил, Утер любил брата и потому терпи­мо отнесся к его выбору.