Когда в следующее мгновение Игерна встала, в глазах ее не было слез. Она, прямо глядя на Утера, обошла мертвое тело и встала ря­дом с любимым. Утер обнял ее за плечи и притянул к себе. Вместе они повернулись и пошли с холма в лагерь Верховного короля. Ни он, ни она за все время не проронили ни слова.

Утер не вернулся в Каер Уинтан, но занял крепость и на все лето остался в Тинтагиле — этой мощной крепости, из которой он мог при­глядывать за мятежными королями.

Потрясенные смертью Горласа, они раскаялись и в конце концов приняли условия Утера: заплатили пеню за свои злодеяния и отдали в заложники лучших воинов, которых Верховный король немедля включил в дружину.

Во мне он больше не нуждался. Более того, я снова стал ему обу­зой: пошли слухи, будто он с самого начала замыслил убить Горласа и отправил меня с этим в крепость. Чтобы не возбуждать толков, я вер­нулся в Инис Аваллах. Говорят, Горласа похоронили, а Утер с Игер- ной поженились в один и тот же день.

Впрочем, чего только не говорят.

Я даже слышал, будто Игерна была женой Горласа — вообразите! — и что я волшебством придал Утеру сходство с Гор л асом и отвел его прямо к ее ложу. Или что я дал Игерне колдовского снадобья, так что она приняла Утера за Аврелия, своего мужа, восставшего из мерт­вых. А то и вовсе, будто Аврелий вправду пришел из Иного Мира, что­бы возлечь с ней.

Во что только люди ни верят!

ГЛАВА 14

Если б не ребенок, я постарался бы никогда больше не видеть Утера.

Даже когда стало ясно, что ехать придется, возникло препятствие.

Мы с Пеллеасом только что вернулись в Инис Аваллах из поездки по самым дальним и убогим селениям королевства, где люди прямо рассказывают о своих горестях и обидах. Я сразу отправил Пеллеаса в Ллионесс, узнать, что творится там и насколько усили­лось влияние Морганы. Менее всего мне хотелось ехать в Тинтагиль одному.

Тем не менее чудовищный замысел Утера надо было во что бы то ни стало предупредить, и никто, кроме меня, не мог этого сделать. Никто больше не знал о нем, а мне он открылся в видении.

Целый день мы с Харитой и Аваллахом катались верхом и рыбачи­ли, потом поужинали похлебкой с хлебом, и я, устав, задремал в кресле у очага. Меня разбудил звук — почудилось, что во дворе зала­яла собака. Я зашевелился и открыл глаза. Дрова в очаге прогорели, и в тлеющих углях я различил новорожденного мальчика. Кто-то, держащий его за пятку, поднес стальное острие к нежному розовому тельцу. Рядом стояла перепуганная женщина, закрыв белыми руками лицо.

Я узнал клинок: боевое оружие Утера, Максимов имперский меч.