Я отправил Пеллеаса за едой и питьем для нас, и он исчез за шку­рой, скрывающей выход из зала. Я сел в большое кресло Горласа — Утер даже в доме предпочитал походное — ив упор взглянул на коро­ля.

— Мне грустно, Утер, — прямо сказал я. — Зачем ты нарушил слово?

— Когда я что-нибудь обещал? — сердито бросил он. — Не возво­ди на меня напраслину.

— Тогда скажи, что я не прав. Скажи, что меч у тебя на коленях не для младенца. Скажи, что ты не намерен его убить.

Утер нахмурился и отвел глаза.

— Клянусь Богом, Мерлин, ты несносен.

— Скажи, что я ошибаюсь, и я принесу извинения.

— Мне нечего сказать! Я не обязан держать перед тобой ответ!

— Знает ли Игерна, что ты замыслил?

— Чего ты от меня хочешь? — Он вскочил и бросил меч на стол.

— Чтобы ты выполнил обещание, — сказал я. Мне хотелось ска­зать иначе, но я старался облегчить ему решение.

Однако Верховный король по-прежнему колебался. Как я уже го­ворил, Утера нелегко было свернуть с намеченного пути. И у него бы­ло время укрепиться в задуманном. Он заходил по комнате, бросая на меня сердитые взгляды.

— Я ничего не обещал. Все это были твои выдумки. Я своего со­гласия не давал.

— Неправда, Утер. Это ты предложил мне забрать ребенка.

— Ладно, я передумал, — прорычал он. — Тебе-то что? Какая твоя корысть?

— Такая: чтобы сын Аврелия, прямой потомок Константина, не умер, еще не живши. Утер, — продолжал я мягко, — он твой племян­ник. По всем законам земным и небесным убить дитя — величайшее преступление. Оно недостойно тебя, Утер, ведь ты оставил в живых Окту, сына врага. Как же ты убьешь сына своего брата, которого так любил?

Утер оскалился.

— Ты все выворачиваешь наизнанку!

— Я говорю чистую правду. Откажись от этого замысла! Если не ради ребенка, то ради себя. Не рассчитывай войти в Божий покой с та­ким пятном на душе.