— Отец любит тебя, Харита. Я вас помирю.

— Стал бы он из любви держать меня под замком? — По лицу священника она поняла, что права. — Думаю, не стал бы. Они с Морганой сговорились против меня, им дела нет до моего счастья. Со временем, — продолжала она, — отец может смягчиться, однако нехорошо, что меня тут держат против моей воли.

— Понимаю.

— Поможешь ли ты мне?

— Чем могу, но открыто и без обмана.

— Этого я и прошу, — сказала она. — Иди к нему и говори о чем хочешь, чтобы у меня было время собрать вещи.

— Ты хочешь ехать прямо сейчас?

— Да. Или я уеду сейчас, или уже не уеду никогда, — сказала она. — Побудешь у него и возвращайся в храм той же дорогой. Я буду ждать тебя за воротами. Не бойся, никто не увидит, что я уехала с тобой.

Священник кивнул и пошел во дворец. Харита прямиком побежала в свою комнату, взяла сундучок миртового дерева, поставила его на кровать и открыла, чтобы начать укладывать вещи, да так и застыла, глядя на откинутую крышку. «Нет, — решила она, — если я возьму свои вещи с собой, отец подумает, что я не намерена возвращаться. Нельзя убивать надежду или давать ему повод для ненависти».

Она взглянула на кречета, сидевшего на жердочке у окна.

— Идем, ясный мой, хоть ты будешь меня сопровождать, — сказала она, обматывая руку мягкой кожаной полоской. Потом взяла сокола и вышла из комнаты.

Талиесин увидел их издалека и бегом пустился навстречу, прямо по ручью, чтобы снять Хариту с конского крупа. Он обнял ее, закружил в объятиях, брызгая во все стороны водой. А перестав кружиться, поцеловал ее. Она зарылась лицом в его шею.

— Ой, Талиесин, мне так жаль. Моргана…

— Знаю, — выговорил он, снова ее целуя. — Но я сам виноват… И потом, теперь это неважно. Мы вместе!

Харита высвободилась.

— Я пришла сюда сама и если поеду с тобой, то тоже сама.

— Аваллах по-прежнему против нас?

Харита кивнула.

— Он неприступен. Со временем он может перемениться, но я не могу ждать так долго. Я приняла решение, Талиесин, если, конечно, ты по-прежнему этого хочешь.