— А ты бы, — холодно отвечал Талиесин, — не говорил чепухи в присутствии того, перед кем тебе следует склониться со всем смирением.

Кальпурний ухватился за живот и зашелся от смеха.

— Зови себя хоть бардом, хоть кем иным, все равно ты лжец и обманщик. — Он повернулся к своему повелителю. — Владыка Пендаран, — из голоса его исчезли всякие следы нарочитого веселья. — Этот человек лжет, что само по себе плохо. Хуже того, он кощунствует! — Он указал пальцем на Талиесина, который стоял как ни в чем не бывало. — Гоните его вон!

Пендаран Гледдиврудд схватился за меч, и глаза его злобно блеснули.

— Итак, тебя разоблачили. Сейчас тебя выпорют и прогонят вон. — Он взглянул на Хариту и облизнул губы. — Но женщина твоя останется.

— Если при твоем дворе могут выпороть за правдивые слова, — сказал Талиесин, — значит, ты слишком долго слушал этого лжежреца.

Кальпурний напыжился и ударил жезлом в пол.

— Ах, ты еще смеешь меня оскорблять! — Он сделал знак одному из сидящих за спиною у Пендарана, и тот встал, вытаскивая из-за пояса кинжал. — Без языка останешься!

— Нет, это ты останешься без языка, сын лжи. — С этими словами Талиесин взглянул жрецу прямо в глаза, приложил палец к губам и издал смешной, детский звук: — Блям, блям, блям.

Многие из смотревших расхохотались.

— Молчать! — крикнул Пендаран.

Кальпурний, побелев, протянул руку. Сын Пендарана, злобно ухмыляясь, вложил в нее кинжал. Жрец шагнул к барду и открыл рот, собираясь приказать, чтобы того схватили.

— Хлеед рамо фелск! — вырвалось у него.

Зрители обменялись недоуменными взглядами.

— Хлеед рамо фелск! — вновь выкрикнул жрец. — Млур, рекка норимст. Эноб фелск! Эноб фелск!

Пендаран в изумлении таращил глаза. Служка прыснул со смеху, другое хохотали, закрывая ладонями рты.

— Что случилось? — спросил Пендаран. — Ты что-то странно говоришь.

— Норл? Блет дхурмб, емас веамн огло мооп, — отвечал жрец. На лбу его выступил пот. Он взглянул на Талиесина, и глаза его округлились. — Хлеед, эноб. Фелск эноб.

Зрители схватились за животы. Жрец выронил кинжал и в ужасе зажал себе рот руками.

— Тебе придется заново учиться человеческой речи, — сказал Талиесин. — Но у тебя по крайней мере есть язык — ты бы не оставил мне и того.