В следующий миг король деметов встряхнулся и сказал:

— Но зато уж теперь я отдал этого подколодного змея на милость его бога!

— Ты не убил его? — возмутилась Харита.

— Хуже! — хохотнул Пендаран. — Много хуже! Прогнал юн. Пусть теперь сам добывает себе пропитание, и несладко же ему будет! — Улыбка сошла с его лица. Король медленно покачал головой. — Не понимаю, как я мог быть так слеп. Однако, — продолжал он, расправляя плечи, — я исправлюсь и вдесятеро воздам за то, что удержал по скупости.

Пендаран Алый Меч сдержал свое слово, и в доме его воцарилось веселье. Порою Харита чувствовала легкую вину за то, что так мало скучает по Инис Гутрину и своим родным. Однако правда состояла в том, что Талиесин открыл ей неведомый прежде мир, заполненный изумительной красотой, населенный дивными людьми и зверями, и мир этот был несравненно величественнее, прекраснее и благороднее прежнего.

Мир предстал ей таким отчасти из-за растущей любви к Талиесину, отчасти потому, что, находясь рядом с ним, она смотрела его глазами. Она понимала, что до сих пор не жила по-настоящему, прошлое казалось тусклым и нереальным — клочки снов, полустертые образы, — как будто все это было с другой Харитой, обитавшей в серой, пустынной стране теней.

Ей хотелось каждую минуту быть с Талиесином, и все было так, как она желала. Они скакали верхом под голубыми летними небесами, плавали в озерах, посещали древние римские города по соседству, пели, смеялись и предавались утехам любви. Дни проходили один за другим, и каждый был безупречной жемчужиной на золотой нити.

Через три недели после приезда в Майлдун у Хариты было видение, что она беременна. Еще не рассвело, хотя птицы под окном уже пели, предвкушая приход зари. Во сне она услышала тихий, как будто бы детский крик и, проснувшись, увидела подле кровати женщину с новорожденным младенцем на руках. Сперва она подумала, что в комнату по ошибке зашла прислужница с ребенком, и уже открыла рот, но тут женщина подняла голову, и Харита поняла, что это она сама и младенец — ее собственный. Видение растаяло, а она осталась лежать рядышком с Талиесином, согретая и слегка ошеломленная своим знанием. «Только подумать, я ношу под сердцем новую жизнь!».

Впрочем, утром, когда они встали, Харита засомневалась. Может быть, это просто пустой сон. Поэтому она ничего не сказала, когда они завтракали хлебом и вином, не сказала, когда они ездили на соседний холм — проверить, может ли кречет летать, да и позже, когда они вместе купались в бане.

Однако поздним вечером, после того как Талиесин закончил петь в зале и они вернулись в свою комнату, он взял ее за плечи и сказал: