Лишь эта печаль и омрачала ее безоблачное счастье. В доме Пендарана, чья последняя жена умерла пять лет назад, она заняла место королевы, и придворные состязались за право ей услужить.

Днем она и Талиесин катались верхом, часто беря с собой кречета, чтобы он привыкал к своему месту на седле, либо сидели во дворе или на холме и разговаривали. По вечерам она восседала по правую руку от Пендарана, слушая пение Талиесина. Это были самые счастливые дни в ее жизни, и она наслаждалась каждым, словно глотком редкого бесценного вина.

Однажды утром, после нескольких сырых ветреных дней, Харита сказала:

— Давай покатаемся. Мы уже несколько дней не выходили, и мне не сидится дома.

Талиесин начал было возражать, но она сказала:

— Думаю, это будет последний раз на много месяцев вперед. — Она провела ладонью по животу. — Вот и кречет беспокоится. Крыло окрепло, ему хочется полетать.

— Ладно, — согласился Талиесин. — Давай посвятим этому день. Возьмем кречета на вересковую пустошь и поучим его охотиться.

Позавтракав, они проехали через Маридун и углубились в холмы, заросшие по склонам густым папоротником. Здесь они поднялись на вершину, спешились и стали любоваться на серебристый ломтик Хабренского залива, поблескивающий в туманной дымке на юге, и на темные громады Черных гор к северу.

— За этими горами, — сказал Талиесин, обращая взор к заросшим соснами склонам, — моя родина.

— Ты никогда о ней не рассказывал.

— А ты — о своей.

— В первый же раз, как я услышала твою песню, я поняла, что мы одинаковые.

— Как так?

— Мы оба изгнанники, ты и я. Мы живем в чужом мире.

Талиесин улыбнулся, но в улыбке этой была печаль.

— Мы сами творим мир, в котором живем, — легко сказал он, потом отвернулся от гор и долго смотрел, не произнося ни слова.

Когда он снова заговорил, голос его звучал отрешенно:

— Я видел землю, сияющую добротой, где каждый защищает достоинство брата, как свое собственное, где забыты нужда и войны, где все народы живут по одному закону любви и чести.