— Мы все служим Королеве, и Ариадна — моя тётка. Это — не война. Мы все на одной стороне.

— Слова истинного политического гения, долбоёб ты этакий! — сплюнул Чад.

Услышанные от любого другого человека, эти слова меня разозлили бы, но от Чада Грэйсона это были скорее как тёплые объятия.

— Я никогда не претендовал на гениальность в политике, да и вообще, мне уже пофигу на политику.

— А что твоя семья?

Я зыркнул на него:

— Это ты о чём?

— Подумай головой. Все начнут уезжать в столицу, а ты останешься тут, распространяя повсюду своим присутствием веселье и радость. Как много времени потребуется ещё двум твоим детям, чтобы найти себе какое-нибудь другое место? Глазом моргнуть не успеешь, как у домашнего очага останетесь только вы с Айрин, рассказывая друг другу печальные истории о старых добрых временах, — объяснил охотник.

— Думаю, ты пытаешься заглянуть слишком далеко в будущее, — прокомментировал я. — И почему Айрин?

— Потому из всех из них только она такая же ебанутая, как и ты. И ещё она чувствует себя виноватой перед мамой. Именно она останется дома, заботясь о своём разбитом папе, хотя бы из чувства долга, — сказал Чад.

Я зарычал:

— Следи за языком, это моя дочь.

— Вот, наконец-то ты сказал что-то разумное, — отметил Чад. — Почти как настоящий отец — но будь я проклят, если я сейчас соврал! Будешь продолжать так же — и настанет день, когда она будет ходить за тобой по пятам, утирая слюну с твоего подбородка. Что за несчастная жизнь — для девушки?

— И что ты предлагаешь мне делать? — Я начинал испытывать раздражение в ответ на его непрерывные нотации.

Он выругался:

— Иди, скажи Роуз не уезжать в столицу, тупица! О чём я тебе, по-твоему, твердил всё это время?

— О, — чуть туповато сказал я. — Я думал, ты говорил, что мне следует начать надираться в таверне каждый вечер.

Чад пожал плечами:

— Ну, и это тоже. Многие сейчас скорбят. С тем же успехом ты можешь пить с ними.

Я хохотнул: