— Маги все немного сумасшедшие, — сказала Милдред.

А я сделала вид, что верю.

— Я… не смогла его отнести наверх. Там гостевые комнаты, но он тяжелый, — я едва не добавила, что тяжелее Дерри.

Тому порой становилось совсем плохо.

И ноги отказывали.

Он обзывал меня глупой девицей, которой больше заняться нечем. И орал, что посидит на террасе, что хочет там сидеть и любоваться ночью, но я все равно утаскивала его в дом, потому что ночью в пустыне холодно.

А потом врала, что мне страшно.

Одной и в этом большом скрипучем доме. И что он обещал рассказать… он рассказывал. Мы оба знали о вранье и были благодарны друг другу за эту ложь. Но эта память — не для федералов, она моя, собственная.

— И не стоит. Чем меньше двигаешь больного, тем оно лучше, — сказал Майкл, встряхивая руками. Пальцы его зашевелились быстро-быстро, будто он прял невидимую нить. — Интересно… очень интересно… Милдред, дорогуша, не будешь ли ты так любезна открыть ему глаза.

— Я сама.

Я не хотела, чтобы эта женщина прикасалась к Томасу. Я знала, что она не причинит вреда, что… это просто-напросто глупо, что он даже не поймет, кто ему глаза открывал и, возможно, она лучше справится. Но, черт побери, я просто не хотела, чтобы эта женщина к нему прикасалась.

Вдруг он увидит?

И… влюбится.

Как в сказке про русалочку… и нет, я взрослая. И в любовь больше не верю. Я просто смахну испарину с бледной кожи, пожалев, что не прихватила платок.

— Держи его голову прямо, деточка.

Маг склонился, почти упершись носом в нос Томаса, еще немного и губы коснуться его губ в противоестественном поцелуе.

— И глаза, я должен заглянуть в его глаза… хотя бы левый. Милдред…

Она подчинилась.

— А ты голову держи! — он рявкнул и я застыла.

Держу.