Но ты — другое. Я покажу тебе Лютого. Издали. Он огромен, самый большой дракон на побережье. Институтские мечтают у него пробы взять, но это у них вряд ли получится. А еще Лютый умеет петь. Ты когда-нибудь слышал, как поют драконы?

— Вот так… умница, продолжай.

Я ничего не делаю.

Я просто держу голову и глажу виски, осторожно, потому что мне кажется, что ему легче. А драконы умеют петь. Только не всякий человек способен услышать. Но если постараться, сесть на вершине Одинокой скалы, скрестив ноги. Закрыть глаза. И позволить себе услышать мир.

Тот, который без людей.

Тот, где небо касается моря, выпуская китов на свободу. И огромные, они вдруг становятся легки. Киты выпрыгивают, спеша искупаться в солнечном свете, а драконы ловят брызги и поют. Мир становится звонким, хрустальным.

Легким, как душа.

Когда Дерри ушел, они пели, провожая. И надеюсь, смерть его была легкой. Да… а тебе еще рано. Дерри был болен. Он долго сражался, он даже как-то победил, но болезнь потом вернулась. И мне стало одиноко. От одиночества все глупости.

Или не все, но большинство.

Я бы рассказала тебе, как купалась в Запретном озере. И тоже сводила бы. Оно не совсем, чтобы запретное, просто скрыто в глубине пещер. К нему спускаться пару часов.

И пахнет оно неприятно.

Зато вода черная, что деготь, и на дне лежат белые камни, гладкие, похожие на жемчуг. И я знаю, что за каждую мне бы предложили сотню, а то и две, но…

Мне жаль было портить эту красоту.

А еще там с потолка свисают тончайшие нити, которые светятся в темноте. Это тоже красиво.

Дыхание Томаса постепенно выравнивалось. А заплывшие чернотой глаза приходили в норму. И хорошо. Я не знаю, что он услышал и услышал ли, и имело ли это значение, но… хорошо.

— Вот так, — маг выдохнул и сел рядом. — Посидишь с ним, девочка? Посиди, будь добра. Он скоро очнется, но ты все равно посиди.

Посижу.

И вспомню еще что-нибудь… может, из детства? Нет, там мы воевали. Почему? Потому что я — полукровка и учусь лучше, а еще обозвала его недоумком.

Сам виноват.

Нечего было задевать Ника…