Улыбаться.
И притворяться радушной хозяйкой чужого дома. Притворяться я никогда особо не умела.
В местном мотеле тараканы передвигались медленно, сохраняя чувство собственного достоинства. Здесь было сыровато и прохладно. Из окон сквозило, а в темноте за стеклом чудились твари.
Милдред встала и, запахнув полы шелкового халата, — следовало бы прикупить байковый, не так хорош, но всяко теплее — выключила свет. Она заставила себя подойти к окну и заглянуть в темноту.
Чудовищ нет.
Во всяком случае, там.
Чудовища прячутся среди людей людьми же притворяясь. И надо успокоится. Это все нервы, нервы… возможно, стоит принять снотворное, но Милдред становилось дурно при мысли, что она и вправду уснет. Спящие беззащитны.
А у нее револьвер в кармане халата.
И это смешно, да…
От стекла пахло дождевой водой. Капли собирались изнутри, и дыхание Милдред заставляло их подрагивать. А темнота теряла плотность. Первыми проступили в ней столбы фонарей. Колбы ламп в них давно выбили, а новые вставить то ли городской бюджет не позволил, то ли лень.
И да, по ночам дома сидеть следует.
Улица.
Серое полотнище, которое уходит куда-то вдаль, чтобы исчезнуть в черноте. Силуэты домов, темные, спящие. Уже поздно и надо лечь в постель, а в голове вертятся-крутятся мысли. И все до одной гадостные. Милдред вновь кусает губы и заставляет себя смотреть.
Что они узнали?
Хозяин дома молод и зол. Он прибыл не один, но с парой крючкотворов, которые вцепились в Луку, безошибочно распознав в нем старшего.
Ордер.
Разрешение.
Сотрудничество. Милдред слушала их краем уха, ее куда больше занимал Ник Эшби.
Хорош. В такого легко влюбиться. И пожалуй, девушка влюблена. Была. Перегорела? Или просто поняла, что любовь эта ничего хорошего не принесет? Отступила. Но чувство осталось, переродившись в нечто большее. Она не предаст. Ни ради себя. Ни ради других. Будет молчать, врать и изворачиваться, если решит, что ее дорогому Нику это нужно. Это даже не любовь, это зависимость худшего толка, которую Уна и сама не осознает. А сказать, так и не поверит.
Никто не верит.