Ольмарк вздохнул. И полез в кошель.

Знаешь, Яр, – он вытряс на ладонь несколько золотых. – К моему сожалению, ты прав. Понимаешь, какая штука. Ты ввязался в дурное дело. Глупо и безрассудно рискнул жизнью ради того чтобы хвастануть своей бравурностью. Просто не узнаю тебя. Но думаю так. Рискнул-то ты. Сам-то я из любой передряги выберусь, но...

При этих словах Ольмарк более чем выразительно уставился на товарища.

Тольяр все понял. Ободряюще улыбнулся.

Ясно. Все ясно, дружище.

Ольмарк протянул ему монеты:

Возьми. По честному делю. По-братски.

Спасибо.

Тольяр принял дар. И крепко пожал руку Ольмарка.

Я все понимаю. Мне не стоило глупить. Встретимся в другой раз. Куда ты сейчас?

К лиману, дружище. Хочу отдохнуть. Удачи тебе.

И не говоря больше ни слова, они направились в разные стороны. Доставшаяся Тольяру дорога едва ли была способна обрадовать нормального человека. Задичавший, поросший быльем пейзаж, навевал тяжелую тоску и смутную тревогу. Растущие среди колючих зарослей деревья как на подбор изгибались в самых причудливых формах. Корявые ветки с редкими листьями вызывали в уме не лучшие воспоминания. Несмотря на то, что осень только-только вступила в свои права, траву и дорогу здесь уже устилал ковер из желто-красной листвы с вкраплениями лиловых и пурпурных тонов.

Лошадь неохотно шла, вороша листву. Под копытами похрустывал сухой валежник. Время от времени приходилось пригибать голову из-за особенно низко склонившихся над дорогой сучьев. В зарослях копошились мелкие зверьки, агрессивно шипели змеи. Зудели неподвижно висящие в воздухе облачка мошки. Кусачая комарня норовила обсесть руки и плечи, залезть под рубаху.

Пару раз за древесными венцами мелькали серые камни руин. Тольяр не обращал на них внимания – разрушены такие сооружения не вчера и никакой опасности не несут случайному мимолетному путнику. Если он не станет совать свой нос, куда не следует. А он не станет. Хватило одного раза.

Конь с трудом миновал балку – пришлось спешиться и идти рядом в надежде, что дальше дорога исправится, хоть и была эта надежда довольно призрачна. Уж больно тропа напоминала ведущий к какому-нибудь дольмену ход. Уж больно высоким и непроглядным становился ощетинившийся колючками «лесной коридор», а воздух все сильнее отдавал плесенью и затхлостью дряхлого подвала. Необычно для леса.

Тольяр опамятовавшись, сорвал с лица повязку, щуря свой «нормальный» глаз. Он уже так привык к повязке, что и сам себя считал одноглазым. Но человеком. Может поэтому, последнее время он вел себя исключительно по-человечьи – не носился с идеей мест и горькими переживаниями прошлого, а... жил? Жил как живут сотни тесанных жизнью подорожников-бродяг. Спал, где придется, жил с кем придется. Но свободный. Лишенный обязательств и нелепых фантазий. Для себя.