Катраона невозмутимо, будто каждый день щупает голых мужиков, пальпировала что-то в поясничном отделе позвоночника его отца.

— Так болит? А, привет, милый. Уже настучали? А здесь? — девушка ткнула остро отточенным ноготком в районе колена, и отец что-то невнятно прокряхтел, уткнувшись лицом в столешницу. Бродерик огляделся, на всякий случай проверяя, не стучит ли кто, или это опять странные словесные выверты неугомонной лекарки.

— А что здесь происходит? — обыденность, с которой Кати исследовала район застарелой травмы, заставила его сбавить обороты и не рявкнуть вопрос, а почти спокойно его задать.

— Лечимся, не видишь? — не отрываясь от своего увлекательного занятия, пропела невеста. — Ваши костоломы его залечить-то залечили, спасибо не до смерти, а про нервы забыли. Учить им надо матчасть. Ничего, пара сеансов (за один лучше не надо, проверить бы функциональность сначала), соединим поврежденные участки — и будет бегать как новенький.

Бродерик пошатнулся и был вынужден опереться на дверной косяк. Как она может так легко бросаться обещаниями? Отца осматривали лучшие целители столицы. От немедленной ругани его остановило только сознание того, что его невеста еще ни разу не давала неоправдавшихся прогнозов. И его собственный случай заставил магистра Оффала развести руками в бессилии.

А недоучка вернула ему магию.

Не говоря уже о том, что сам магистр оказался подстрекателем убийцы и предателем короны. Но к целительству это не относится.

— Но почему в гостиной? — выдавил он наконец из себя наиболее мучивший его вопрос. Катраона отреагировала предсказуемо: фыркнула.

— По-твоему, в спальне было бы лучше? Слуги у тебя вконец распустились. Их даже не останавливает то, что при осмотре, вообще-то, присутствует родная жена. Или, по их мнению, мы тут тройничок устроили?

Матушка, которую Бродерик и сам, признаться, приметил только сейчас, покраснела и закашлялась. Не привыкла еще к прямолинейности невестки.

Дамы отвернулись, даже Катраона соизволила пощадить стыдливость пациента. Бродерик собирался, как всегда, помочь отцу сесть и замер, неверяще наблюдая, как тот сначала сам перевернулся на спину, потом слез со стола и наконец встал на ноги. Крепко держался за столешницу, конечно же, пошатывался, как последний пьяница, но стоял самостоятельно!

— Сынок, я тоже не верю своему счастью, но было бы неплохо что-нибудь накинуть. Начинаю подмерзать, — тонко намекнул отец.

Бродерик поспешил подать отцу халат, в который тот завернулся с достоинством древнего императора. Покрутил одной босой ступней, опираясь на стол для баланса, потом другой, заново привыкая к подзабытым ощущениям.