— С Дунлангом веселее.

— Да неужели!? Теперь вижу, что ты сын своего отца!

«Ты не первый, кто подметил. Проклятье, к чему все это. Я не предам Дунланга».

Хаг с удивлением заметил, что дрожь в руках прошла, и, пальцы смыкались куда лучше и сподручнее.

— С ним и вправду веселее. Может и вороны веселее станут, испив его.

— Ты говоришь о Дунланге, как буд-то он твой друг, ты говоришь о моем дяде, как будто он твой друг, ты говоришь о моем отце…

— О нет, — перебил Йемен, — твой отец мне друг, он был моим вождем, был моим таном, он из тех, кто приручил танцующих в огне, обуздал их силу, их жажду. Как видишь — он указал на изуродованное лицо — я тоже пытался, не вышло.

Отцовские ритуалы вновь предстали перед глазами: рыдающий пленный паренек-оруженосец на алтаре, холодный шепот бледных высоких фигур, кровь и рогатая тень в костре…выходящая из костра. Хаг невольно вздрогнул, отмахнулся от наплывшихся образов.

— …ты готов убить тех, кого называешь друзьями. С кем бок о бок сражался.

— Дунланг мне не друг, я уважаю его, не так как твоего дядю или отца, но…такова воля богов, так надо. Твой отец разве пощадил кого-нибудь ради своей цели.

— У него не было цели…он просто хотел убить как можно больше.

— Ошибаешься — у него была цель. Даже несколько — первая- свободу для северян…

— И поэтому резал их во имя своих дананнских дружков. Для их свободы. — Боль окончательно покинула тело, уступив место гневу. — Поэтому сбежал, оставив свою семью, братьев.

— Нет, это во имя второй цели, той, что мне постигнуть не удалось.

— И какой же?

— Вернуть истину. — Закончил он, словно это объясняло все.

— Никогда его не понимал.

— Я помню тебя, как ты крутился вокруг него, мешался под ногами воинов и друидов…мешался. У меня тогда этой красоты не было — он указал ладонью на лицо. Отпил из бурдюка, передал собеседнику.

Рука оказалась на этот раз твердой, теперь то он и миску бы не уронил.

— Вокруг отца болталось много безумцев.