— Я не боюсь… я… узел развязать не могу, — пожаловалась она с раздражением дергая пояс. — Накрутили тут… чтобы я еще раз… чтобы… — она пыхтела, что раздраженный еж, прикрывая этим притворным гневом свой страх. — Терпеть не могу эти… отец никогда не требовал, а тетка… запихнула… девушке положено… а кто бы еще спросил, чего она хочет…

Мальчишка рассмеялся.

— Передай ей, что она забавная… я бы взял ее в жены.

Вряд ли Араши обрадуется.

Но я передала.

Она же фыркнула и сказала:

— Лучше пусть посмотрит, чем эти занимаются… а то же ж…

Это было разумно. И мальчишка кивнул, признавая и подтверждая, что просьбу исполнит. Он исчез и надолго, а я помогла-таки Араши справиться с упрямым поясом.

— Я не боюсь, — сказала она, глядя мне в глаза. — Я… не боюсь.

— А я вот очень даже.

И это было честно.

…трехцветная кошка, пожалуй, мелкая и тощая, такой место на улице, а не в приличном доме, выскользнула за дверь. Она отсутствовала долго, слишком долго, чтобы я не нервничала, и когда почти решилась идти за ней, вернулась. Кошка взлетела на подоконник, зашипела, встопорщив шерсть, и выплюнула коричневый сверток.

А после превратилась в девочку.

И сказала:

— Они воняют.

— Спасибо, — сверток я развернула.

Темная кривая косточка. И темный же палец. Ссохшийся. Уродливый. Скорее похожий на старый финик, нежели на часть человеческого тела.

И что с ним делать?

Я, преодолев брезгливость, подняла его.

Влажноватый и… живой? Палец дернулся… и дергался… и попытался освободиться. Он извивался, что червяк, а когда я положила на пол, уверенно двинулся к порогу. Надеюсь, он хозяина ищет, а не мою матушку. И… я вынесла его за порог.