Девушка немедленно состроила рожицу «придворная дама готовится к падению в обморок», закатила глаза и простонала:

– Ах! Какой ужас! Какой изврат! Только не говори, что ты это делаешь… вот этим! Это слишком! Я этого не переживу!

И поскольку она при этом недвусмысленно потрогала «вот это», «вот это» немедленно запросилось на волю, и Кантор заторопился со шнуровкой. Как оказалось, одной рукой расшнуровывать дамские платья демонски неудобно.

– Мужайся! – с загробной торжественностью воззвал он. – Это не так страшно, как кажется. Конечно, непривычно, нормальные люди так не делают, но нам, бедным калекам, которые спиной не могут, остается только «вот это»…

– Ах нет, нет, только не показывай мне, а то я могу лишиться чувств! О, ужас! Ты не только в этом извращенец, ты еще и шнуровку зубами грызешь!

– Это вечное проклятие моего рода… все грызть. С тех самых пор, как моя прабабушка согрешила с бобром…

– Ой! Я боюсь! А вдруг ты отгрызешь мне ухо?

– Я травоядный, – утешил ее Кантор.

– Я так и знала! Значит, ты отгрызешь мне вот здесь… – Она помогла увечному любовнику справиться со шнуровкой и выпростала «вот здесь» из декольте. – Как раз это место у меня сделано из растительного материала, поскольку своего, увы, не выросло…

– О, какой соблазн! – трагически взвыл Кантор. – Кровь диких бобров ударила мне в голову! Я отгрызу тебе все-таки твое «вот здесь», но ты не бойся, сначала я покажу тебе «вот это», ты упадешь в обморок и этого ужаса не увидишь…

Дурачиться таким образом можно было сколь угодно долго. Ольга всегда подхватывала его стеб, даже самый бредовый, и в результате они вместе несли такую чушь, что услышь кто посторонний – нипочем не поверил бы в их душевное здравие и умственную полноценность. Зато им было весело. Эта способность играть во что угодно была одной из тех неповторимых и удивительных особенностей Ольги, которые приводили Кантора в восторг и за которые он ее обожал. Безумно, без оглядки, без памяти, как могут только барды, хотя самому ему такое сравнение не приходило в голову. Да и что вообще может прийти в голову, когда тут такой момент, что все, что вообще может прийти, приходит в совершенно противоположное место… Нет, он действительно либо придурок, либо перепугался больше, чем следует, ведь можно было еще на прошлой неделе начать, а не ждать, когда Ольга предложит… И все прекрасно, и ничего не болит, и как-то сразу мелки и незначительны его детские обиды на короля и его придворных куриц, и ничего больше на свете не нужно, кроме того, что уже есть…

Правда, потом оказалось, что свои силы он все же переоценил. На второй раз замахиваться не стоило, право же, не стоило, это уже было лишнее. Второй раз дался с большим трудом, и после него Кантор моментально вспомнил, что у него спина, и нога, и рука, и вообще он как-то совсем недавно начал ходить самостоятельно… Что ж, за самонадеянность пришлось расплачиваться такой зверской усталостью, словно он только что вернулся со смены в каменоломне. Колени подгибались, руки дрожали, и в глазах темнело. Хорошо еще, что он затеял всю эту возню не на столе каком-нибудь, а на кровати, где можно спокойно расслабиться, опустить голову на плечо любимой женщины и даже немного задремать…