– Да нет… – Жак пожал плечами. – Если тебе интересно, в шестнадцать лет я как раз вышел из тюрьмы…

Кантор чуть не захлебнулся чаем и воззрился на этого несчастного с суеверным ужасом.

– Ты… сидел в тюрьме?

– Ты еще скажи, что думал, будто я святой… – проворчал Жак. – Сам же с первого дня знакомства заявил, что я вор, а теперь удивляешься, что я сидел.

– Нет… – Кантор даже отставил чашку, от греха подальше. – Я удивляюсь, как ты там вообще жив остался!

– Ну ты как скажешь… не надо равнять наши тюрьмы и ваши мистралийские лагеря. Я сидел с большим комфортом, если не считать того, что меня лишили доступа к компьютерной сети. Такие, как я, не сидят вместе с убийцами и насильниками, если ты это имел в виду. Для нас есть отдельные боксы, специально оборудованные, на всем ручном. Нормальным преступникам – нормальные тюрьмы, а таким, как я, – специальные. А то мы, ломовики, ребята такие, нам только дай вход, мы что хочешь учудим.

– Например?

– Например, можно залезть в свой личный файл и поменять себе срок заключения. Можно открыть все двери в тюрьме и слинять, пока охрана будет наводить порядок. Можно весело подшутить над охранниками, поковырявшись в их личных файлах. А еще можно прямо из тюрьмы продолжать заниматься тем, за что тебя, собственно, посадили, и именно из-за этого ломовиков держат в спецотделениях без доступа к сети. Ну вроде как у вас магов держат в полиарге.

– И сколько тебе дали? – живо продолжал интересоваться потрясенный Кантор.

– Восемь месяцев. Немного, малолеткам больше не дают.

– А хоть украл что-то стоящее? – поддел его Элмар, явно в отместку за комментарии.

– Еще бы! Я попятил сто штук кругленьких и двадцать успел припрятать, прежде чем меня отследили. Я вроде как ты, тоже по детской глупости и неопытности попался, на каракатице. Те двадцать я так и заныкал, сказал, потратил. А потом, когда вышел, на них имплант поставил. И, должен похвастаться, с тех пор больше не попадался. Вы чай-то пейте, а то потом скажут, что я специально гостей пугаю, чтоб еду сэкономить…

Элмар охотно вернулся к своему чаю и запустил лапу в вазочку с печеньем, а Кантор только рассеянно кивнул, однако к чашке больше не притронулся. Не хотелось ему никакого чая, и бесед о том, много или мало – шестнадцать лет, тоже не хотелось, и даже шокирующие факты бурной биографии Жака перестали его интересовать почти сразу. Зато в который раз эхом отдались в ушах слова непризнанного провидца Пассионарио.

«Кантор погиб раньше, он стоял с остальными стрелками, и их снесло взрывом…»

Ну почему, как только начинает казаться, что жизнь налаживается, как только начинаешь хоть немного чувствовать себя счастливым, обязательно случается какая-нибудь сволочная мерзопакость!