— Молчи. Пей.
Огонь в камине пригас, покраснел. Зеленая Дама оперлась локтем о стол, а подбородок положила на фаланги пальцев.
— Завтра, — сказала она, а голос у нее возбуждающе дрогнул, — будем в Стольце. Как ни считай и как ни меряй, завтрашний день, ты прекрасно об этом знаешь, будет для тебя... Будет важным днем. Что произойдет, мы не знаем и не предвидим, ибо неисповедимы приговоры. Но... Может быть и так, что сегодняшняя ночь...
— Знаю, — ответил он, когда она заговорила тише, потом встал и глубоко поклонился. — Я отдаю себе отчет, о прекрасная госпожа, в значимости этой ночи. Знаю, что она может быть моей последней. Поэтому хотел бы провести ее... В молитвах.
Она какое-то время молчала, барабаня пальцами по столу. Смотрела ему прямо в глаза. Так долго, что он их опустил.
— В молитвах, — повторила она с улыбкой, и это была улыбка, достойная Лилит. — Да! Вот и способ против грешных мыслей... Что ж, тогда и я буду сегодня ночью молиться. И размышлять. Над бренностью бытия. Над тем, как
Она встала, а он опустился на колени. Немедленно. Она коснулась его волос и тут же отдернула руку. Ему казалось, что он слышит вздох. Но это мог быть его собственный.
— Прекрасная дама, — он еще ниже опустил голову. — Зеленая Дама. Твоя глория не пройдет никогда. Ни твоя глория, ни твоя красота, не имеющая себе равных. Ах... Если б судьба свела нас при других...
— Ничего не говори, — проворчала она. — Ничего не говори и... иди. Я пойду тоже. Мне надо как можно скорее начать молиться.
Назавтра они доехали до Стольца.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ,
в которой в замке Столец выходят на явь разные разности. В том числе и тот факт, что во всем виноваты, в порядке очередности, коварство женщин и Вольфрам Панневиц.
Ян фон Биберштайн, хозяин замка Столец, был похож на брата Ульрика как близнец. Было известно, что хозяин Стольца значительно моложе хозяина Фридланда, однако это не бросалось в глаза. Причиной тому была внешность рыцарей истинно гомеровская: рост титанов, выправка героев, плечи достойные Аякса. К тому же, чтобы уж до конца исчерпать гомеровские сравнения, лица и греческие носы обоих господ Биберштайнов сразу же заставляли вспомнить Агамемнона Атридского, владыку Микен. Серьезного, гордого, барского, благородного — но пребывавшего в тот день в не самом лучшем настроении.
Ян фон Биберштайн ожидал их в арсенале, высокосводной, сурово холодной и воняющей железяками комнате.