— Мы — посланники... — простонал стискиваемый поляком Рейневан. — Ты дал слово...

— Вы — послы, но послы дьявола. А слово, данное еретику, силы не имеет. Горн — предатель и еретик. И ты тоже еретик. Когда-то, Рейневан, ты был мне другом, поэтому я связывать тебя не велю. Но заткнись!

Он съежился.

— Его, — князь головой указал на Горна, — я выдам епископу. Это моя обязанность как доброго христианина и сына церкви. Что же до тебя... Однажды я тебя уже спас по старой дружбе. И сейчас тоже отпущу...

— Это как же так? — взвизгнул священник, а Фалькснхайн и иоанниты заворчали. — Кацера отпустите? Гусита?

— Ты заткнись, патер. — Волошек сверкнул из-под усов зубами. — И не пищи, пока не спросят. Отпущу тебя на волю, Рейневан из Белявы, помня когдатошнюю нашу дружбу. Но это последний раз, клянусь муками Господними! Последний раз! Не вздумай мне больше попадаться на глаза! Я стою во главе крестоносного войска, вскоре мы соединим свои силы с епископской армией, вместе пойдем на Опаву, чтобы вас, кацеров, стереть с лица земли. Даст Бог, оценит епископ Вроцлавский, какой я правоверный католик! Кто знает, может, за это простит мне мои долги. Кто знает, может, вернет то, что некогда грабанул у Опольского княжества! Выше крест, так хочет Бог, вперед, вперед на Опаву!

— Там, где были предместья Опавы, — проговорил связанный Горн, — сегодня ветер пепел разносит. Вчера Прокоп был уже под Глубчицами. Сегодня он еще ближе.

Болько Волошек подскочил и коротко ударил его кулаком по уху.

— Я сказал, — прошипел он, — что не стану с тобой болтать, предатель. А слушать твою болтовню — тем более. Рейневан! — резко повернулся он. — Что он об Опаве говорил? Что она вроде бы взята? Не верю! Отпусти его, Кжих!

— Опава защитилась. — Отпущенный Рейневан помассировал руку. — Но пригороды сожжены. Сожжены Кетж и Новая Цереквия, а до того еще Гуквальды и Острава. Градец на Моравице и Глубчицы уцелели, и все это благодаря исключительной разумности князя Вацлава. Он договорился с Прокопом, заплатил пожоговые, уберег княжество. Во всяком случае, его часть.

— И я должен в это поверить? Поверить, что Пшемек Опавский не стал биться? Что позволил сыну договариваться с гуситами?

— Князь Пшемек сидит за стенами опавского замка, как мышь под метлой. Посматривает на пожары, потому что в какую сторону ни глянет — всюду пожар. А у молодого князя Вацлава, видать, свой разум. Позавидовать и подражать.

— Бог накажет, — взвился священник, — тех, кто с кацерами стакивается, кто с ними договаривается. Договор с кацером — это договор с сатаной! Кто его заключит, тот будет на веки веков проклят. И здесь, на земле, при жизни покаран...