Немногим позднее, швартовы соскользнули с кнехтов и, прочертив по воде полосу, заползли на борт. Судно покидало гавань спешно, стремительно, и, если бы было живым существом — непременно оглядывалось бы, как пугливая собачонка. Берег совсем скоро превратился в горбатую неширокую полоску, бусиной висящую на горизонте.

Жажда Стивенса как можно быстрее выйти в море, оправдывалась нахождением беглого пирата на борту. Какому бы человеку хотелось, чтобы его уличили в укрывании преступника, некогда «ограбившего банк и выкупившего его на награбленное»? А поэтому, естественно, чтобы не мозолить глаза береговой страже, перезахваченного пирата сразу же отправили в карцер; я только и успела оглянуться, когда возмущённое «Э!» донеслось со стороны трюмного люка: Джека безнравственно отправили вниз пинком под зад, из-за чего в трюме загрохотало от падения и отборного мата. За ним спустились двое солдат, вероятно, чтобы запереть в камеру. Одновременно от смеха и сочувствия заслезились глаза, и я подняла их к небу, поражаясь, как же солдаты догадались сделать то, что так часто хотелось сделать мне. Однако, своевременная мысль «Не сломал ли он себе что-нибудь во время падения?» умерила пыл. Странная любовь: одновременно и всей душой переживаешь за человека, и посмеиваешься. Впрочем, второй пункт просто вошёл в привычку: так часто скрывать свои истинные эмоции оказалось намного легче за маской смеха. А с Джеком, вся речь которого пропитана иронией и юмором, по-другому бывает сложно.

— Мисс Оксана. — Я мгновенно обернулась на холодный голос Стивенса. — Вас ждёт каюта. Позвольте проводить.

И так, море снова распростёрло горизонты перед нами, правда уже в совершенно другом качестве: заместо «Жемчужины» над головой шуршал парус «Августиниуса»; вместо капитанской должности, Джек почивал на лаврах карцера; а моим местом пленения стала милая, округлая комнатка, посреди которой таким же ровным кругом возвышался резной стол, сидя за которым, можно было глядеть на витражные створки балкона.

Однако, стоило отдать должное, от пленения в каюте страдало только неуёмное любопытство; в основном же, нахождение на «Августиниусе» можно было рассматривать как небольшой отпуск от вечных поисков, авантюр и загадок: мистер Стивенс не стал заморачиваться запретами. Каюта — как скромненький номер в таверне. Рацион — домашняя пища. Общество — практически нулевое. Вопреки ожиданиям губернатор Стивенс не стал прибегать к постоянным допросам и угрозам, и даже не удостоил меня посещением. Спешить и самой делать первые шаги тоже не хотелось, а поэтому приходилось терпеть духоту и жару, и куковать в каюте. Уверена — стоит выйти на палубу — и, по закону подлости, ко мне сразу пристанет с расспросами пленитель. Посему общение за остаток дня ограничилось лишь дружественным «Спасибо!» когда в дверь постучались и подали миску рисовой каши с солониной и привычным чёрствым сухарём. До самой ночи пришлось рыться в ворохе мыслей и идей, выбрасывать откровенно бредовые, а более-менее лицеприятные укреплять в памяти.