Эндрю указал на стоявшую в углу виолончель.

Едва увидев характерные очертания инструмента, Мэтью узнал ее. Помнится, они с синьором Монтаньяной – венецианским скрипичным мастером – в шутку окрестили виолончель «графиней Мальборо» за ее по-женски щедрые, но элегантные формы. Мэтью выучился играть на «графине» в эпоху, когда скрипки, альты и виолончели начали вытеснять лютни. Пока он находился в Новом Орлеане, воюя с оравой детей Маркуса, «графиня» таинственным образом исчезла. На вопрос, куда пропала виолончель, Филипп пожал плечами и заговорил о Наполеоне и англичанах, так и не дав ясного ответа.

– Джек, когда рисует, всегда слушает Баха? – задумчиво спросил Мэтью.

– Он предпочитает Бетховена. Баха Джек начал слушать… словом, вы понимаете когда. – Рот Хаббарда непроизвольно скривился.

– Быть может, его рисунки помогут нам найти Бенжамена, – сказал Галлоглас.

Мэтью еще раз оглядел сцены. Целая вереница мест и лиц, где каждое могло оказаться важной зацепкой.

– Крис уже сделал снимки, – сообщил Галлоглас.

– И видео, – добавил Крис. – Когда Джек начал рисовать… его.

Крис тоже избегал произносить имя Бенжамена и просто махнул туда, где Джек продолжал рисовать. Нет, он не только рисовал. Мэтью услышал едва различимое бормотание и поднял руку, требуя тишины.

– «Вся королевская конница и вся королевская рать / Напрасно пытались, напрасно старались бедного Джека собрать».

Он вздрогнул и отшвырнул огрызок угольного карандаша, который уже было не ухватить пальцами. Эндрю подал ему новый, и Джек принялся за другой набросок мужской руки. Эта была протянута с мольбой.

– Слава богу, он приближается к концу приступа. – Плечи Хаббарда немного распрямились. – Вскоре Джек вернется в нормальное состояние.

Мэтью решил воспользоваться моментом. Он тихо подошел к виолончели, взял инструмент за гриф и поднял с пола смычок, небрежно брошенный Джеком, потом присел на краешек стула и принялся настраивать виолончель. Певучий голос инструмента был слышен даже на фоне гремящих пассажей оратории Баха, изливающейся из колонок на книжной полке.

– Выключи музыку, – сказал он Галлогласу.

Мэтью еще раз подкрутил колки, проверяя настройку, затем начал играть. Несколько секунд виолончель соперничала с хором и оркестром. Потом знаменитая оратория Иоганна Себастьяна Баха смолкла. Возникшую пустоту Мэтью заполнил своей музыкой. Она была своеобразным мостиком между виртуозными пассажами «Страстей» и другой музыкой, которая поможет Джеку вернуть душевное спокойствие. Мэтью очень на это надеялся.

Мысленно перебрав, что́ играть, Мэтью остановился на «Lacrimosa» из «Реквиема» Иоганна Христиана Баха. Смена музыки удивила и несколько ошеломила Джека. Рука с карандашом замерла у стены. Звуки виолончели текли сквозь Джека, омывая ему душу. Дыхание юного вампира замедлялось. Когда он снова стал рисовать, на стене вместо наброска еще одной страдающей жертвы появились контуры Вестминстерского аббатства.