Вопя от ярости, Дориан понёсся в атаку на глумившегося бога. Он двигался быстро, и его размер, а также одетая на нём сияющая броня, заставляли Сэлиора казаться маленьким по сравнению с ним.

Бог не стал себя утруждать уклонением или избеганием. Он одной рукой поймал Дориана, схватив его броню за воротник, защищавший горло Дориана. Несмотря на невероятную инерцию Дориана, Сэлиор не шелохнулся, и даже его волосы висели спокойно. Приложив усилие, он поднял Дориана вверх, пока его ноги не оторвались от пола.

— Ты весьма забавляешь меня, но пока тебе рано умирать, маленький воин.

Обнаружив, что поднимается над полом, Дориан ударил своим мечом вверх и поперёк, пытаясь отрубить Сэлиору руку в плече. Его сердце билось с силой земли, и когда его клинок ударил по руке бога, то издал звук, подобный звуку удара в массивный гонг. Меч раскололся, будто сделанный из стекла, и во все стороны полетели стальные осколки.

Движением, казавшимся почти вялым, сияющий бог швырнул Дориана через помещение. Закованное в броню тело моего друга впечаталось в стену так сильно, что стена прогнулась наружу, и камни пошли трещинами, а затем он без движения упал на пол.

Пока внимание Сэлиора было обращено на Дориана, давление нас, остальных, ослабло. Услышав возглас боли, я увидел, как Роуз встала с возвышения, сжимая окровавленный кинжал. Истекающий кровью Эдвард лежал у неё под ногами.

Когда Сэлиор снова обратил на нас своё внимание, давление снова усилилось, и у Роуз подогнулись ноги. Упав на колени в кровь Короля, она всё же засмеялась:

— Всё тебе не заполучить, — сказала она голосом столь тихим, что его было почти не слышно.

Все в помещении снова попадали на колени, включая теперь Пенни и Сайхана. Мой взгляд нашёл Пенни, и на миг мы снова были вместе, несмотря на разделявшее нас расстояние. В осунувшемся лице Пенелопы я увидел страх и истощение, а также беспокойство — за меня, наверное. Тем не мене, я ощутил, как при виде её у меня в груди расцвели маленькие бутоны надежды.

Внимание бога полностью обратилось на Роуз — он поднял руку, и над ней зажёгся маленький огненный шар.

— Ты вызвала моё неудовольствие, дитя. Я думаю, что ты, пожалуй, сгоришь первой, — произнёс он, и, изогнув кисть, небрежно бросил в неё пламя.

Черпая из резервов, о существовании которых я и не догадывался, я каким-то образом возвёл перед ней щит, заставив пламя скользнуть вбок, где оно мигнуло, и умерло. Бог засмеялся, и посмотрел на меня:

— Ты поражаешь меня, волшебник. Я думаю, что ты достиг своего предела.

Непрекращающееся усилие по защите своего разума от его силы вымотало меня, и я обнаружил, что мне трудно найти острый ответ. Лучшим, что я смог, было: