У Луканиса дернулась правая щека.

– Она никому не скажет.

– Это не Антива. Здесь мы не герои.

– Мы нигде не герои, кузен.

Илларио закатил глаза:

– Ты знаешь, о чем я. Венатори уже знают твое имя. И если они получат приметы внешности…

– Тогда я отращу бороду. – Луканис усмехнулся. – И никто меня не опознает.

Недовольство Илларио угасло, и он невольно улыбнулся:

– Эти рыцарские замашки тебя погубят.

Луканис провернул ключ в замке:

– Пока что они хорошо мне служили.

Взявшись за рукоять меча, он отворил дверь и заглянул внутрь. Лишь тьма и затхлый воздух. Луканис скользнул вперед и поманил Илларио за собой.

На миг они застыли, давая глазам привыкнуть к темноте. В десяти шагах среди теней проступили очертания лестницы. Вороны спускались по ней медленно – кованое железо вовсю стонало и скрипело. Каждый шаг был испытанием для терпения и чувства равновесия.

Луканис шел первым, показывая Илларио, куда ставить ногу. Несмотря на то что они спускались под землей, становилось все теплее. Внизу, под аркой, был проход, из него на неровные камни пола лился красноватый свет. Казалось бы, свет во тьме должен успокаивать, но Луканис повидал много плохих мест. Он уже знал, что в следующей комнате ему не понравится.

Так и случилось.

Мужчины и женщины были прикованы к потолку аккуратными рядами: голова опущена на истощенную грудь, волосы спадают ниже ампутированных голеней, образуя серебряные, чугунные, золотые и медные озера. Страшная блестящая радуга.

Луканис подошел к первому ряду. Вблизи он разглядел кожу пленников – пепельно-серую, покрытую язвами, в которых прорастали кристаллы. Он убрал волосы с лица одного из мужчин. Рот был зашит, а глаза затянуты бельмами. Пленник дернулся в направлении Луканиса.

Спустя миг о чужом присутствии узнали все остальные. Стоны пленников слились в ужасающий хор отчаяния.

Луканис попятился, у него пересохло в горле. Что-то щелкнуло в мозгу: «Мерзавец не заслужил легкой смерти».

Илларио прикоснулся к руке кузена, и лишь теперь тот понял, как часто дышит. И закрыл глаза. «Вспомни тренировки», – велел себе Луканис и внезапно услышал стук бабкиной трости и ее голос – одновременно жесткий и мелодичный.