Теперь ей будет труднее играть в любимые игры… но ничего. Одно развлечение у нее останется.

Она будет пытать человечишку.

Она будет пытать его очень долго. Десятки, сотни лет.

Вечно.

Пытать, пока от него не останется маленький, несчастный, ущербный, бесформенный кусочек плоти, не знающий ничего, кроме боли и отчаяния. Но даже тогда она не убьет его. Она придумает что-нибудь еще.

У них будет много времени!

Какое-то время Тьянгерия наслаждалась погоней. Страхом смертного. Тот стал почти материален и чуточку утишил ее ярость.

Но ей быстро надоело.

— Ты побегал, — сказала она, перемещаясь вперед и возникая перед Жюдафом. — Настало время первых потерь.

Детектива снова ударило пучком щупалец. Снова подбросило в воздух, пришпилило к стене. Заполнившая половину коридора, гигантская змея-сколопендра поднялась к самому потолку, разверзла пасть и посмотрела на пояс Жюдафа.

— Мой стилет, — прошипела она. — Верни, что украл, ублюдок.

Адамантовое лезвие взмыло в воздух и закачалось перед лицом Жюдафа.

— Абсолютная боль потери, — молвила Тьянгерия. — Даже я не могу нанести такого необратимого ущерба, как этот кусочек металла. Адамантовая боль — самая чистая на свете.

И она воткнула стилет Жюдафу в глаз.

Волшебник закричал. Боль и правда оказалась… адамантовой. Самой квинтэссенцией боли.

И к ней добавилось ощущение абсолютной неотвратимости.

Но по крайней мере у него остался второй глаз…

Тьянгерия воткнула стилет и в него.

Чернота. Жюдаф ослеп. Во тьме кто-то страшно вопил… ах да, это же он сам. Он плакал, как ребенок.

— Будет лучше, если ты не будешь видеть, откуда придет боль, — раздался голос Тьянгерии. — Откуда, когда и в каком облике. Это всегда буду я, но ты не будешь знать, что на этот раз я придумала.