Настя осторожно и ласково прикоснулась к сознанию, словно легонько пожав руку теплыми пальцами. Стало полегче. На смену меланхолии шли ярость и жажда мщения.
— Валуев-то хоть не долго мучился? — спросил я.
— Нет. — хрипло ответил Бабушка. — Я, когда дверь захлопнул, он уже откинулся. Я, вообще, не знаю, как он смог через весь Сарай этого Урода протащить. Тот же его рвал всю дорогу, живого места не осталось…
— А ты? Борода в тебя из Вала в упор почти шмальнул. Как, вообще, выжил-то?
— Да он вскользь попал, — отмахнулся Бабушка, задирая грязный бушлат и майку. На боку краснел здоровенный, совсем свежий шрам. — Кожу с мясом чуть-чуть содрал, ни печенку, ни ребра не задел. Я остатками бальзама мазал, вон, видишь прошло почти. Ладно, херня! Меня по жизни еще и не так рвали.
Я покачал головой, сжал кулаки. Борода…
— Он когда последний раз приходил?
— Дня два назад где-то. Ночью тоже вроде, если по часам… Да я тут, Егор, сижу, наверх-то почти не вылезаю. День, там ночь, хрен его знает.
— Нету там больше ночей, Бабушка. — вставил я. — Один бесконечный серый день…
— Сначала почти каждую ночь в дверь ломился. — продолжил тот, видимо, не поняв, о чем я. — Я пару раз даже чуть не открыл, он словно прямо в голову залазает и руками управляет. Опомнился в последний момент. Потом поутих маленько. Раз в три дня начал являться. Присосался, собака, как банный лист к жопе… Вобщем, неделю где-то я здесь сидел среди мертвецов, потом решился все-таки. Утром вышел, похоронил, как надо. До темноты горбатился. Бок, сука, горит, а я копаю. Ладно хоть не припрыгал никто, повезло. Закопал глубоко, камней натаскал, сверху насыпал, чтоб этот не разрыл, кресты сколотил…
— Мы видели. — сказала Настя. — Это правильно. Людей надо хоронить по-человечески. Даже здесь…
Бабушка посмотрел на Настю. Во взгляде были очень необычные для его лица теплота и нежность. Словно старый дед, к которому наконец-то приехала любимая внучка.
— Настя. — мечтательно протянул он. — Молодец, Егорка! Такие подарки даже там, где мы жили, редко дарят, а уж здесь… Ты уж береги ее, сынок…
— Стараюсь. — ответил я. Сынок! Да, постарел дед, постарел…
Тот допил остатки кипятка и продолжил.
— А второй раз я вчера наверх вылез. Период же был на днях… Вылез и охренел. Вообще ничего не понял. Магазин, кстати, пустым оказался.
— Да. — сказал я. — Мы тоже охренели сегодня. Выключили наш мирок, Бабушка. Все, не нужен он больше никому. Причем, есть мнение, что это наш с Настей косяк.
— Не грузи, Егор. Не надо… — тихо произнес он.
Я посмотрел в прищуренные, столько всего в жизни повидавшие, глаза, позволил себе заглянуть чуть дальше, за них, и понял, что Бабушка давно для себя все определил. Он остается в Сарае до конца. Точка. Без вариантов. Смысла дергаться дальше он не видел. Что там — наверху, ему совершенно фиолетово. Он остается умирать… А сейчас Бабушка просто очень благодарен нам с Настей и рад нас видеть, просто, как что-то хорошее и человеческое на последней ступеньке жизни.