«Дуэль!» — вспомнил Роман Григорьевич, тряхнул головой, отгоняя наваждение. Старательно, чтобы не вышло беды, прицелился, нажал на курок…

— А-а! — коротко, болезненно вскрикнул Земшин, опрокидываясь в сугроб. Лицо его мгновенно залилось красным, он ничего не видел вокруг.

К нему подбежали, над ним склонились.

Напрасно торжествовал Удальцев, вообразивший, что противник Романа Григорьевича мёртв. Пуля прошла по касательной, сдёрнув с черепа узкую полоску кожи. В роскошной рыжей шевелюре штабс-капитана образовалась борозда. Кровищи было — страсть, но с первого же взгляда стало понятно, что жизни раненого ничто не угрожает.

— У-у, — разочарованно протянул Тит Ардалионович. — Ваше высокоблагородие, как же вы так промахнулись?

— Что значит — промахнулся? — возмутился дуэлянт, ощущавший себя в эту минуту едва ли не Вильгельмом Теллем. — Наоборот, чрезвычайно точный выстрел, не каждый так сумеет! Видите: самую кожицу сняло, а мозги целые! — без ложной скромности похвалился он.

— Так вы его нарочно не добили? — понял Удальцев. — Но почему?!

— Да потому что мы с вами, Тит Ардалионович, поставлены на страже закона и порядка, и нам не к лицу нарушать государевы указы. Но если уж мы иной раз оказываемся вынуждены их всё-таки нарушить, то должны, по крайней мере, стараться свести к минимуму негативные последствия своих неправомочных деяний! — выдал Роман Гроигорьевич на одном дыхании. Поручик Москин взглянул на него дико.

…— Не знаю, стоит зашивать, или так обойдётся? Ладно, в вагоне, на свету разберёмся, — бормотал себе под нос доктор, накладывая повязку. Выходило очень неромантично: будто на голову бравому штабс-капитану надели белый чепчик с толстой нашлёпкой на темечке. — Э-э, а что это вы так побледнели, сударь мой? Уж не дурно ли вам? Ну-ка… — он сунул под нос пострадавшему пузырёк. Земшин машинально вдохнул, отпрянул и отчаянно расчихался.

Тут оно и случилось.

Что-то маленькое, чёрненькое выскользнуло из правой ноздри штабс-капитана и грязно бранясь, метнулось прочь, скрылось в лесу. Доктор, отшатнувшись, выронил пузырёк, в воздухе резко пахнуло аммиаком. «Свят-свят-свят!» — перекрестился поручик по-византийски. Ивенский с Удальцевым молча переглянулись.

Со стороны станции донёсся долгий паровозный гудок.

…Самое забавное, ни доктор, ни поручик Москин об увиденном не обмолвились ни единым словом. Похоже, каждый из них решил, будто чёрная тварь, покинувшая штабс-капитанский нос, ему только померещилась. И тот факт, что события этого дня, включая саму дуэль, вдруг начисто выпали из памяти хозяина вышеназванного носа (последнее, что он помнил, была команда «По вагонам!»), доктор приписал отнюдь не воздействию злых чар, а лёгкой контузии от пули. Командованию, явившемуся из штабного вагона (всё-таки пошли по эшелону разговоры о выстрелах в лесу), сказали так: надумал стреляться от несчастной любви, да промахнулся. Командование удивилось, но давать делу ход не стало. На том всё и успокоилось, и сыскных чиновников до самого Курдюмца больше никто не задирал, наоборот, обходили стороной.