Пока Иван Агафонович грыз бублики и размышлял о личной выгоде, а Роман Григорьевич беседовал со знакомым ещё по Второй Крымской офицером, вышедшим из штабного вагона, Удальцев сбегал на станцию, и выяснил обстановку. Оказалось, что волостное село Курдюмец лежит от станции далеко в стороне, а деревня Красавка — та ещё дальше, и к ней нет даже почтовой дороги, надо нанимать обывательские сани. Но мужики теперь в ту сторону ездят неохотно — боятся чёрной горы. Подряжаются самые отчаянные, и просят втрое против разумного.

— Ах, да хоть вчетверо! — махнул рукой Роман Григорьевич и направился к ближайшим крестьянским розвальням — более презентабельных экипажей на станции Курдюмец что-то не наблюдалось.

… Дорога оказалась неплохой, накатанной — по ней уже много дней подвозили провиант для солдат. А сани — плохие, того гляди, развалятся на ходу. И ехать пришлось в соломе — даже рогожки подстелить не нашлось. И рожа у возницы была самой что ни на есть разбойничьей. «Уж не беглый ли каторжник?» — опасливо подумал Иван Агафонович, заметив, что нос у него свёрнут на левую сторону, кустистая чёрная бровь рассечена безобразным шрамом, и во рту не хватает трёх передних зубов.

Мужик перехватил его взгляд, ухмыльнулся в бороду.

— Да ты, барин, не смотри, что обличье моё не-бла-го-надёжное, — выговорил по слогам хитрое полицейское слово, ещё больше укрепив Листунова в его подозрениях. — Зато я вас до самой горы враз домчу. А окромя меня никто туда не сунется: у поворота высадят, и ступайте через поле на своих двоих, по сугробам-то.

— Как же высадят, если уговор будет до горы? — заинтересовался Тит Ардалионович.

— От так и высадят обманом! Скажут, коняка дальше идти не хочет — зло чует. С неё, коняки, какой спрос? Вы ж её к ответу не потянете? То-то! А Сенька Хромый хоть и погулял по Руси-матушке с кистенём, когда в ваших летах был, и в «беде» сиживал, и золотишко на Каре мыл для господина Разгильдяева, зато уговор держать умеет: до горы, так до горы. И вихрем чёрным да нечистью всякой его не испугать — пуганый. Так-то, господа сыскные.

— Откуда же ты знаешь, что мы состоим по сыскному ведомству? — удивился Удальцев — все трое были в цивильном.

Бывший каторжник от такого удивительного вопроса даже вожжи выронил, руками всплеснул.

— Барин! Да я по тюрьмам, по каторгам столько лет, сколько ты на свете не прожил! Ужо всяко вашего брата насмотрелся! Опытный человек сыскного завсегда отличит, это уж не сумлевайся! У вас и взгляд-то особый, и слова особые, и дух от вас казённый идёт.

— И у меня тоже? И от меня дух? — искренне поразился Тит Ардалионович.