Ознобиша вовсе смешался:
– А я как сказал?
Тем же временем Эрелис сидел в боярской опочивальне, где поселили его и Эльбиз. Ещё одно уступленье, которое они с трудом вынудили у строгого Невлина. Брат с сестрой, всю жизнь ночевавшие в едином шатре, на единых полатях, в едином сугробе у санок, прямо отказались жить врозь.
«А как же скромность царевны, которую ты обязывался ограждать?» – воздевал руки Невлин.
Хитрая Эльбиз приластилась к старику.
«Я выросла среди мужчин, добрый рачитель, я к иному бытию не привычна. А бабушку Орепею и названую сестрицу ты сам взять не позволил…»
Камень, которого не сдвинет коса, проточит ласковая водица. Царята в конце концов добились общих покоев. Поделенных на половины, со слугами и охраной Эрелиса, с комнатными девушками Эльбиз… но всё-таки вместе.
Сейчас роскошная опочивальня была безлюдна, царевна выгнала всех. Эрелис ютился в большом кресле, нахохлившись, закрыв глаза, держа на коленях жестяной ковшик. Эльбиз стояла сзади, лелеяла в ладонях голову брата. Гладила пальцами то лоб, то виски, придавливала большими пальцами возле ушей. Вот Эрелис замычал, подался вперёд, беспомощно согнулся над ковшиком. Давно опустевший желудок скомкала судорога. Когда страдалец перевёл дух и выпрямился, царевна быстро ополоснула ковш над поганым судном. Поднесла брату чистый утиральник.
Знал бы Невлин, чего эта скромница насмотрелась в дружине…
– Про девку… запомнила? – чужим голосом выговорил Эрелис.
– А то! – Эльбиз удобнее переставила руки, поцеловала брата в макушку. – Погоди, и Нерыжень и Косохлёста у них отобьём.
За дверью стерёг великан Сибир. Только он отваживал девок, настырниц, заботниц, страсть боявшихся грозной бороды. Кошка тёрлась в хозяйских ногах, тянулась столбиком, заглядывала в лицо. Эрелис попробовал улыбнуться.
– И бабушку Орепею…
– А там дядю Сеггара призовём, чтобы домашнее войско угоивал, – шепнула сестра.
Эрелис благодарно приник виском к тёплой ладони. Помолчал, тоскливо пожаловался:
– У них уже гербослов учёный над лествичниками сидит, женихов тебе исчисляет.
Эльбиз мотнула головой. В домашних гачах и тельнице с шугайком она была ещё больше похожа на узковатого в кости братишку-погодка, коновода и ощеулку. Она фыркнула:
– Не сильно же на посад сажать поведут? Кроме твоей воли-то?
Эрелис вздохнул, но это был вздох облегчения. Изгнанная руками сестры, быстро таяла боль, которой царские обязанности почти неизменно отливались ему. Вот уже и глаза помалу перестали слезиться.