– Тарашечка! Где же кат, не заболел ли?

– Как есть заболел, весь побледнел, с лица похудел! – заливался болванчик, дёргаясь на кобыле. – Блинов объелся, вовсе разболелся, в задке засиделся!

«Блинов?..»

– Тарашечка! Но совсем ведь не сгинет, тебя не покинет?

– А его злая баба лечит! Брюхо правит, мнёт плечи! – пищал осуждённый и гулко стукался носом. – Чтоб скорее пришёл, чтоб злее порол!

Действительно, над краем занавеси неторопливо и величественно воздвигся палач. Кровавая рубашка и чёрные кудлы кругом лица придавали ему известное сходство с Темрюем, но лишь отчасти. Темрюй правил своё дело, не обременяясь страстями, равно отойдя и от лютости, и от жалости. Этот – каждой чёрточкой являл преувеличенное, небывалое зверство. Раздутые багровые щёки, оскаленные зубы, выкаченные глаза… Не городской законный казнитель, а разбойник из чащи лесной. Душегубец Кудаш за миг перед тем, как напороться на нож!

Он был такого росту и мощи, что Тарашечка лежал перед ним ничтожной козявкой. Вдовьим голосом провыла дудка, горестно возрыдал гудок, безнадёжно затрепетал бубен…

Ручища с кнутом начала медлительно подниматься…

И тут опять выскочила злая старуха. Стала помавать тряпичными лапками за спиной исполина, хватать его за рубаху. А уж скакала-прыгала так, что Ворон даже разглядел мелькнувшую руку Брекалы, водившего пятерушку.

– Тарашечка! Это что же она такое задумала?

– Учит палача, как бить сплеча! Не в той руке кнут, и всё тут!

Великан довольно долго отмахивался от наскоков настырницы, но в конце концов не стерпел. Оставил кобылу, развернулся – да как пошёл охаживать приставалу! Старуха носилась, прыгала, падала. В который раз взметнулся подол, кнут ожёг прямо по наготе. Позоряне захохотали.

Дикомыт вздрогнул, поморщился… Вновь пробрало холодом, сделалось одиноко и страшно. «А если учителя не сразу смертью убьют? Если схватят живого?» Он с потрясающей ясностью увидел Ветра, распластанного на кобыле. Его крепко стиснутые побелевшие кулаки: «Сто один… сто два…»

Ворон даже на некоторое время перестал замечать представление. Между тем Тарашечка под шумок слез с кобылы, прихватил горшок и удрал. Палачу было не до него. Он яростно преследовал старуху и так хлестал кнутом, что раскачивалась занавесь. Стражники появлялись, пропадали, бестолково метались, тоже попадали под бич. Когда Ворон снова стал смотреть, битва уже затихала. Насовсем исчезли стражники, скрылся великан, лишь с криками взлетала и низвергалась вконец раздёрганная старуха. В последний раз выскочил палач, сгрёб её и уже бесповоротно уволок в бездну.