По пути домой, а как без того, заглянули проведать Родительский Дуб.

Увитый ширинками исполин высился, как прежде, неколебимо. Каменный отломок торчал в древесной груди, словно копьё, пригвоздившее биение сердца. Жогушка раскинул ручонки, обнял подножие Дуба. Потом влез братищу на плечи. Приласкать морщину, оставленную кончиной отца.

Раньше для этого и ему, и Светелу приходилось тянуться на цыпочки. Теперь достиг без труда. Снегу нападало или подрастает парнюга?

– Бабушка, – сказал Светел, когда впереди встали ледяные валы Твёржи. – Ты заметила?

Равдушино полотенце, давно истрёпанное до узла, вовсе исчезло.

Корениха спокойно кивнула:

– Заметила, дитятко.

– И что будет от этого?

Корениха помолчала, вздохнула:

– А будет, Светелко, то, что будет. Даже если будет наоборот.

Он помолчал, переваривая. Ничего путного не придумал. Оставил бабушку, догнал Гарку, выбившегося вперёд.

– Дело есть, брат.

– Какое?

– А забыть не могу, что Зарник молол. Про битвы… как наши деды андархов… твои деды то есть.

Гарко нахмурился:

– Я ватажок. Я ему за болтки язык выдерну.

– Не о том речь, – сказал Светел. – Это я не смекнул сразу отмолвить. Он давай кровями считаться, а я повёлся, дурак. Надо-то было сказать: как мы врагов повергали, когда одним плечом за воеводами шли! Теперь мыслю… О ту пору ведь всякий отрок воином наторялся, дружинное служение принимал. Потом поистёрлось.

– Поистёрлось, – согласился внук большака.

Светел продолжал:

– Ныне дружину только на купилище и увидишь. Да и то какой-нибудь Ялмак вожаком. Плохо это.