– Ялмаку-воеводе, именитому Лишень-Разу, почтение и привет…

– И тебе, Летеню Мировщику, под этот кров поздорову, – прогудел в ответ низкий голос. – Не чинись, старый друг, присаживайся. Почествуй Божью Ладонь.

Это был один из славных обычаев Ялмака. На богатых стоянках, вроде теперешней, яства в его шатре выставлялись с рассветом, покрывались с закатом. Чтобы в охотку баловало себя воинство, уставшее затягивать ремни в долгом походе. И любезным гостям чтобы пира не дожидаться, а то ведь мало ли у кого какие дела.

Летень сел, как достоило, на второе важное место. Привычно поджал ноги. Белобрысый отрок, радуясь оказанной чести, поднёс знатному гостю подушки.

В глазах Летеня снова заплясали искры веселья.

– Щедра к тебе нынче Божья Ладонь…

Перед ним распадалась пластами толстая рыбина. Да не какая-нибудь вяленая треска, торопливо размоченная в походном котле и всё равно жёсткая, как ремень! Деревянное блюдо занимал медный окунь. Огромный, попавший в коптильню прямо из-подо льда. Благоухала в горшке особенная выскирегская завариха с птенцовым жиром и яйцами. Посредине красовались в плетёной корзинке целых три хлеба из настоящей муки. Царское лакомство, купленное не столько ради еды, сколько для чести, для любования.

Ялмак с хозяйской гордостью обозрел скатерть.

– Кому другому, – произнёс он неторопливо, – так сказал бы: посторонков люби, но в первую голову ближников не забудь… Тебе не скажу.

Летень молчал, улыбался. По сути, ему было здесь больше нечего делать. Лишень-Раз снова оправдал своё прозвище. Одним махом ответил на все «почему»… которые Летень даже не собирался к нему обращать.

Кого зовут кулаком, уже не распрямится в ладонь.

Крыло поворачивал шпеньки, клонил ухо к струнам. Ропот гуслей наплывал как будто из морской глубины, далёкий, необъяснимо тревожащий. Почему? Это же всегда хорошо, когда застольной беседе помогают размышления гусляра…

Седоусый Оскремёт взялся потчевать гостя:

– Что сидишь как просватанный! Али таймень во мху не свежа, окунь не жирен? Хоть мало отведал бы! Где ещё такого попробуешь?

Разумел – «кроме как в Выскиреге», но нынче всякое лыко было в строку. Услышалось – «ведь не у Сеггара же!». Летень как бы из милости отшипнул рыбье пёрышко, стал жевать. Хвоя из-под снега бывала вкусней.

– Мы и сами, – сказал он, – на денёчках почести ждём. Сейчас спорятся, у кого в дому столы накрывать.

Хохот Ялмака всколыхнул ковёр на стене.

– Узнаю́ Неуступа! Без штанов, а чести никому не отдаст.

Волна, рокотавшая в руках у Крыла, вдруг взмыла из пучин и вознеслась к берегу, круша лёд.