Оборачиваюсь и, морщась и моргая, смотрю в лицо Якова. Привыкаю. Очень больно, но я привыкаю. Сделанного уже не отменить. Я сама говорила Якову, что уважаю его решения. Что доверяю… и разрешаю мне врать, если правда слишком уж болезненна. Как же мне быть теперь? Получается, я подбадривала его, подталкивала к принятию решения.

– Жизнь – точно цикорий. По крайней мере, моя жизнь. Он говорил о сухой ветке, ожидании и надежде. Все это надо обдумать.

– Юна, вам дурно?

Яков все еще ничего не понимает. Вернее, надо думать не так. Для начала буду звать это тело с нынешней душой – «он». Обезличено. Так вот: он видит меня, он совсем очнулся и пробует осмотреться. Он понял бы все и сразу, если бы увидел тело Микаэле-Густава. Но пока что ему мешаю я – стою между креслами, намеренно. Он тоже жертва, и ему тоже надо принимать правду постепенно. Ему будет даже больнее, чем мне.

– Микаэле, как вы себя чувствуете? – закрываю глаза и говорю с… телом Якова. Так проще, не глядя в лицо. Было бы совсем невыносимо смотреть на Якова и называть имя князя Ин Тарри. – Кто вас пригласил сюда? Это очень важно, подумайте. И послушайте свой голос, отвечая.

– Даша.

Он выговаривает слово и задыхается. Наконец-то догадался: голос иной. Причем знакомый. Теперь он молчит, обдумывает.

– Юна, по вашему лицу судя, все уже непоправимо, то есть завершено. И все так, как мне вдруг почудилось.

– Пройдите к зеркалу, убедитесь.

Открываю глаза. Тот, кто теперь занимает тело Якова, настороженно хмурится. Замечает зеркало, встает и идет, все медленнее и медленнее…

– Значит, Даша тоже приняла участие в деле, – говорю я, и мне стыдно. Зачем причинять Микаэле новую боль? Он уж точно не виноват. Он, как и я, жертва решения Якова. Поставлен перед фактом. – Вы так не переживайте. Якова никак нельзя переупрямить. Он сам не справился со своим упрямством, хотя, уверена, он пытался. Я знаю причины его решения. Ужасно, но я согласна во многом. Вы должны жить. Без ваших денег посол Цао не устроит кровавую баню в своей грязной стране и не отмоет тех, кто чудом уцелеет… – Я криво усмехнулась. – Без вашего дара понимать людей и налаживать их дела сорвется затеянное Климом спасение всех детей, сколько бы их ни перелезло через ограду «Лилии».

Я говорила и говорила. Нарыв в душе вскрылся. Я приняла то, что не могу изменить: Яков ушел. Добровольно отдал свое тело Микаэле, чтобы не рухнуло все, что ему дорого. Чтобы я жила в безопасности. Потому что лишь Микаэле способен провести нас по краю и не дать стране ввязаться в большую войну. Яков мне сказал об этом недавно – прямо и грустно… Но даже это не главная причина. Для Якова важна семья. Он и сам, пожалуй, не признает силы этой своей… слабости. Я знаю его сны и его прошлое. Он все еще оборотень Локки. Он не мог позволить нынешнему малышу Йену осиротеть – и получить взрослое прозвище Крысолов.