– Вот, это тебе.

– Ой, боярин… – ахнула она, развернув узорчатую ткань. – За что же милость такая, Андрей Васильевич?!

– Просто подарок. – Зверев опять привлек к себе девушку, стянул с ее головы платок и пригладил волосы. – Подарок.

Первый день, как обычно, практически пропал. Пара часов минуло, пока истопилась баня, еще столько же холоп и двое бояр отогревались в парилке после долгого пути, половину которого пришлось одолевать в мокрой одежде. После бани был обед, который к вечеру перешел в пышный богатый пир, завершившийся только поздно ночью.

Зато утром Андрей смог впервые за минувший месяц взять лук и пойти на берег озера к уже похожему на мочалку березовому пню. Что бы там ни говорили, будто раз полученный навык остается навсегда – но если его постоянно не подкреплять, то через годик за двести метров не то что в человека, в лошадь не попадешь.

Расстреляв по два колчана сперва с двухсот, потом с трехсот метров, молодой боярин вернулся в усадьбу, позавтракал с холопами – хозяин с хозяйкой к столу не вышли, – после чего поднялся в седло и помчался на Козютин мох.

Перед пещерой было пусто, а потому Зверев бросил поводья в малинник, вынул из сумки тряпочный сверток и смело спустился вниз.

– Здрав будь, мудрый волхв, переживший века. Долгие тебе лета, Лютобор, свиной окорок, щуку вареную с шафраном и баклажку хмельного меда. Сам, извини, не буду. Вчера пировали, так я ничего хмельного видеть не могу.

– Весел ты, смотрю, отрок, – поднял глаза на ученика колдун, который помешивал какое-то варево в стоящей на углях, маленькой глиняной плошке.

– Боярин я отныне, Лютобор. Мелочь, но приятно. А ты чего делаешь?

– Да вот, любовное зелье для одной молодухи творю.

– Зачем? Ты ведь сам меня учил, как нужно девиц и молодцов привораживать. Берешь любой напиток или еду, наговариваешь: «Лягу я, добрый молодец, помолясь, встану я, благословясь, умоюсь росою, утрусь престольною пеленою, пойду я из дверей в двери, из ворот в ворота, выйду в чисто поле, во зеленое поморье. Стану я на сырую землю, погляжу я на восточную сторонушку. Воссияло красное солнышко, припекает мхи-болота, черные грязи, сушит травы высокие, сушит ямы глубокие, сушит обрывы крутые, сушит земли ровные. Так бы припекала, присыхала девица ко мне, добру молодцу, – очи в очи, сердце в сердце, мысли в мысли. Спать бы без меня не засыпала, гулять бы без меня не загуляла, и лишь обо мне одном кручинилась, меня помнила, обо мне думу думала». Потом наговоренной пищей жертву угощаешь – и готово. Или на дым присух послать можно. Тебе-то зачем варить?