Он не подвинулся, а просто закрыл глаза, ощущая мотыльков – Сарай – вокруг себя. Лазло отчаянно хотелось заснуть, чтобы вновь оказаться с ней рядом, и сегодня эйфория не отбивала его сон. Он плавно в него погружался, и вскоре…

* * *

Мотылек, лоб.

Порог сна.

Сарай очутилась на рынке в амфитеатре. Она жаждала цвета и сладости Плача Мечтателя, но тут не было ни того ни другого. Тут вообще ничего не было. По амфитеатру пронесся ветер, сдувая мусор мимо ее ног, и внутри девушки разверзлась бездна страха. Куда подевался весь цвет? Тут должны развеваться шелка, играть музыка, звенеть смех детей на канатах. Но детей на канатах не было, а все рыночные палатки пустовали. Некоторые даже выглядели обгоревшими. Вокруг царила тишина.

Город перестал дышать.

Сарай тоже. Неужели она создала это место, отражая в нем свою безысходность, или это дело рук Лазло? Нет, невозможно. Ее душа нуждалась в Плаче Мечтателя, а она нуждалась в юноше.

Вон же он, совсем рядом! Длинные волосы развевались на ветру. Лицо было мрачным, беззаботное веселье исчезло, но все же в нем остался – Сарай снова вдохнула – тот самый колдовской свет. Ее глаза тоже им загорелись. Она чувствовала, как излучает его, словно могла дотянуться до Лазло этим сиянием. Сарай шагнула вперед. Лазло шагнул к ней.

Они встали лицом к лицу – на расстоянии вытянутой руки. Три нити притянули их еще ближе. Сердца, губы и животы. Близко, но не касаясь. Воздух между ними был мертвым местом, словно оба несли перед собой свою безнадежность, надеясь, что другой унесет ее. Они несли всю недосказанность, все отчаянье, но не хотели произносить их вслух. Им просто хотелось исчезнуть – сюда, в это место, принадлежавшее только им.

– Что ж, – заметила Сарай, – это был очень долгий день.

Лазло удивленно хохотнул:

– Самый длинный в моей жизни. Ты смогла хоть чуть-чуть поспать?

– Да, – Сарай слабо улыбнулась. – Я обратила свои кошмары в светлячков и поймала их в банку.

– Отлично, – выдохнул Лазло. – Я беспокоился. – Покраснел. – Вспоминал о тебе пару раз.

– Всего пару? – поддела она, тоже заливаясь румянцем.

– Ну, может, больше, – признался юноша. Затем потянулся к ее руке – горячей, как и у него. Грани их безнадежности немного растворились.

– Я тоже тебя вспоминала, – ответила Сарай, переплетаясь с ним пальцами. Коричневые и голубые, голубые и коричневые. Их вид приковывал взгляд. – Ты мне снился.

– О? Надеюсь, я прилично себя вел.

– Не слишком, – а затем застенчиво пробормотала: – Не приличнее, чем утром, когда нас так грубо прервал восход солнца.

Она подразумевала поцелуй; Лазло все понял: