Я посмотрел на Би, и она сразу отвернулась. Даже с ноющим сердцем, я улыбнулся.

— Теперь мы вдвоем, нам нужно поговорить, — сказал я ей.

Замерев, как статуя, она какое-то время смотрела в огонь. Потом медленно кивнула. Ее голос был высоким и слабым, но чистым. А произношение было не ребяческим.

— Ты и я должны поговорить, — она бросила короткий взгляд в мою сторону. — Но мне никогда не нужно было говорить с мамой. Она просто понимала.

Я действительно не ожидал ответа от нее. Этот кивок и все, сказанное ею ранее, стали самым долгим разговором со мной. Раньше она обращалась ко мне коротко, когда просила больше бумаги или когда требовалась моя помощь, чтобы заточить перо. Но это, это было по-другому. Сейчас, глядя на свою маленькую дочь, я наполнился леденящим пониманием. Она была совершенно не такой, какой я себе ее представлял. Странное ощущение, будто исчез привычный образ, и я рухнул в неизвестность. Это мой ребенок, напомнил я себе. Дочь, о которой мы с Молли так долго мечтали. Со времени странной беременности Молли и рождения Би я пытался примириться с тем, что думал о ней. Однажды ночью, девять лет назад, я умирал от страха за свою любимую жену, считая ее помешанной, а стал отцом крошечного, но прекрасного младенца. В первые месяцы ее жизни я отчаянно мечтал, как и любой родитель. Что она будет умной, доброй, красивой. Что она захочет, чтобы мы с Молли всему научили ее. Она будет смешливой, любопытной и непоседливой. Станет для нас компанией, пока растет, и конечно, обычное желание — будет утешением нашей старости.

Но шло время, а она не росла, не говорила, и мне пришлось столкнуться с ее особенностями. Как червь медленно вгрызается в яблоко, так и понимание насквозь проело мое сердце. Она не вырастет, не будет смеяться. Би никогда не станет ребенком, которого я придумал.

Хуже всего было то, что я уже отдал свое сердце этому воображаемому ребенку, и мне было ужасно трудно простить Би. Ее существование ввергло мою жизнь в палитру эмоций. Тяжело было убивать надежду. Учитывая, что ее развитие шло с большими задержками, я долго надеялся, что рано или поздно она сможет догнать своих сверстников. Каждое крушение этой надежды становилось все тяжелее. Глубокую печаль и разочарование иногда сменяла внезапная злость на судьбу. При всем этом я льстил себе, что Молли не знала о моем двойственном отношении к ребенку. Чтобы скрыть, как мне трудно принять ее такой, какая она есть, я начал яростно защищать ее. Я стал нетерпим к тем, отмечал ее особенности. Она получала все, что хотела. Я никогда не принуждал ее пробовать то, что ей не нравится. Молли совершенно не ведала, что Би проигрывала в сравнении с моим воображаемым ребенком. Она выглядела довольной и безрассудно любила дочку. Я так и не решился спросить ее, не видела ли она в Би другого ребенка. Я отказывался думать об этом и всем сердцем желал, чтобы она ни о чем не догадалась.