После утренней встречи с моей гвардией я отправился на верховую прогулку с двумя мелкими лордиками отдаленных земель, а вечером принял приглашения сыграть в карты. Весь тот день я запоминал имена и лица, произносил слова, которые ничего не значили. Вежливо улыбался, уклонялся от общих вопросов и делал все возможное, чтобы это выглядело чем-то большим, чем просто долг перед троном. И все это время мысль о моей маленькой дочке бурлила в глубине моего разума.

До сих пор нам удавалось затирать слухи и разговоры о произошедшем в Ивовом лесу до невнятного шепота. Я не представлял, что мы будем делать, когда Роустэры вернутся в Баккип. Я чувствовал, что обнародование связи между Томом Баджерлоком и Фитцем Чивэлом — просто вопрос времени. А когда это произойдет, что тогда?

Никто не знал, что дочь Видящих похищена, и единицы услышали, что украли сестру Неттл. Мы сделали это семейной тайной. Новость о чалсидианских наемниках, способных проникнуть в Бакк и незамеченными бродить по его дорогам, могла привести в ужас людей, и вызвать возмущение неспособностью короля защитить свой народ. Замалчивание мой личной трагедии походило на глоток кислой рвоты. Я не выносил мужчин с приятным выражением лица, которые держали в руках карты или кивали в ответ на рассуждения благородной дамы о цене чистокровного жеребца. Я никогда не хотел быть таким принцем Фитцем Чивэлом Видящим. Я вспоминал спокойствие и выдержку Кетриккен в те дни, когда исчез ее сын. Я думал об Эллиане и ее дяде Пиоттре, хранивших в тайне похищение их родных, когда они вели тонкую игру с Дьютифулом. Горько было сознавать, что за нападением на Ивовый лес стоял тот же народ, который похитил мать и сестренку Эллианы. И я не первый вынужденно скрывал такую боль, а значит это возможно. И каждое утро, смотрясь в зеркало, я натягивал на лицо маску спокойствия. Бороду и бакенбарды я убрал и пообещал себе делать это постоянно.

К Чейду я заходил каждый день. Это было похоже на встречи с любимым деревом. Кора делвен подавила его Скилл. Хуже ему не становилось, но было неясно, что еще можно спасти в нем. За ним приглядывал Стеди. Я говорил ему какие-то банальности. Казалось, он даже слушал меня, но отвечал крайне редко. Слуга приносил еду на троих. Чейд ел, временами замирая и забываясь. Когда я говорил о Шайн, он проявлял вежливый интерес, не больше. Когда я напрямую спросил, может ли он вспомнить слова, которыми запечатал ее, вопрос скорее озадачил, чем обеспокоил его. Но, когда я попытался надавить, настаивая чтобы он хотя бы вспомнил свою дочь, вмешался Стеди.