Профессор Соколов жестом пригласил Лешу сесть. Из кармана его медицинского халата торчала ручка и грязный носовой платок.

– Говорите как есть, – быстро сказал Леша. – Это потом, маме… Мне как есть.

– Алексей, – профессор сдвинул очки на нос. – Простите, готовьтесь к худшему.

Лешины руки затряслись. Он сжал кулаки.

– Он не умер сразу, – произнес он остервенением. – Не умер. Значит, шанс есть.

Профессор молчал, поглаживая редкую седую бороду. Леша хотел закричать. Неужели всё зря? Неужели зря, что Никита боролся за жизнь и не умирал? Что один из лучших российских хирургов согласился прервать отпуск и вернулся ради них?

Отец оплатил все расходы. Неужели это тоже зря?

«Да сделай же что-нибудь! – зло думал Леша, глядя в водянистые профессорские глаза. – Ты получишь свою годовую зарплату, если вытащишь Никиту! Черт, да ты получишь всё что угодно!» Словно услышав его мысли, Соколов сказал:

– Алексей, я понимаю… Ваш отец и вы… сделали всё. Но он не жилец.

– И что… что делать-то, а? Что делать? – Леша закрыл трясущимися руками лицо. Он боролся со слезами, но не выдержал и расплакался.

– Ему пятнадцать лет! Пятнадцать! Пятнадцать лет, – повторял он.

Соколов протянул грязный носовой платок.

– Нужно прощаться, – сказал он по-отечески. – Если вы хотите сделать что-то еще, когда всё… закончится, перевезите Никиту в Ноябрьск. Его семья будет вам благодарна.

– Он еще не умер, профессор, – шикнул Леша и покинул кабинет.

Размашистым шагом он пересек коридор и снова уставился в окно. Резные снежинки опускались на еловые ветки.

Этажом ниже, в реанимации, Никита Анохин доживал свои последние дни, а может, и часы.

Леша вытащил из кармана Никитино стило. Кирова выбросила его – больше не нужно. Леша не знал, что происходит со стилом после смерти акабадора и инсептера, но верил – если оно еще здесь, у него в руке, то его напарник жив.

* * *