На удивление, Вагазов оставил выпад без внимания.

– Твоя правда, – кивнул он.

Ренат ушел, а Леша еще долго сидел в коридоре. Спустя полчаса пришел отец. Видеть его после всего случившегося было странно, и Леша всё никак не мог привыкнуть. Отец был жив, если бы не он, Никиту бы не положили в одно из лучших хирургических отделений. Можно было жить.

– Вот, печенье принес, – отец присел рядом. – Будешь? Крекеры, твои любимые.

– Пап, – Леша посмотрел на очертания ожога на руке. – Только честно. Ты ведь купил мне поступление в эту школу?

Отец замялся, оттянул ворот рубашки.

– Кому ты денег дал? Директору?

– Нет, – отец посмотрел в пол. – Чубыкину вашему. Пообещал. Но не дал. Потому что… Не успел. Уже был в Лимбо.

– Так вот чего он ко мне прицепился, – Леша усмехнулся, – бабла не получил. Спасибо.

– Я думал, ты кричать будешь.

– Спасибо, что сразу не сказал. Ты ведь как лучше хотел, да? Это ведь единственная школа в Москве, где четыре ключевые зоны. И где акабадоры. Если бы не они, я бы тоже, как Никита, – не жилец, да?

Комок подкатил к горлу. Слезы потекли по щекам – горькие, предательские.

– Я должен был, – Леша долбанулся затылком о холодную стену, потом еще и еще раз, – спасти его. Как он – меня.

И еще раз. И еще раз.

– Не всех можно спасти, Лех. Я ведь тоже твою маму не спас.

Леша уткнулся в отцовское плечо. На секунду больничный коридор, Никита в реанимации – всё это отодвинулось на второй план. Перестало быть таким страшным.

Он мог бы сидеть так вечно, но их отвлекли.

Лариса Бойко неуверенно переступала с ноги на ногу. Длинные медные волосы были не заплетены и рассыпались по плечам. Белый халат был велик ей на несколько размеров. Мышкин хотел потереть кулаком глаза, скрыть слезы, но отчего-то не стал. Он смотрел на нее резко и прямо. Стыдно плакать? Не стыдно. Когда друг умирает, не стыдно. Нет, не друг. Напарник. Брат. И как он мог только думать о нем, как о предателе!

– Оставлю вас, – отец дипломатично удалился.